|
Негритянский бог
Автор: Александр Левковский |
Добавлено: 10.10.2016 |
|
Я давно думал о том, как попросить Александра Левковского о публикации на сайте "Негритянского бога", моего любимого рассказа. И вдруг приходит от него письмо: "Пётр, реакция читателей твоего сайта на появление моих двух рассказов ["Царица Тамара" и "Гори, гори, моя звезда..." ] меня, честно признаться, обрадовала. Я хотел бы подарить твоим замечательным читателям мой рассказ "Негритянский бог".
Литератор и администратор сайта "Новая литература" Фёдор Избушкин, где рассказ впервые был напечатан, назвал "Негритянского бога" "шикарной прозой" и "маленьким шедевром", наполненным вкусным бытовым юмором, теплом, любовью и неподдельностью к слову. Публикацией "Негритянского бога" на сайте я подписываюсь под каждым словом Избушкина.
Пётр Згонников
----------------------------------------------
НЕГРИТЯНСКИЙ БОГ
Чёрный и белый проходят тропой,
Глядя друг другу в очи.
Один – ослепительный день, другой –
Скорбная гордость ночи.
Редьярд Киплинг
 |
| - Hello, sir! - услышал я и обернулся. |
Ни в Ташкенте, ни в Америке мой отец не имел машины.
В Ташкенте машина была ему не по карману, а в Америке он не купил её из чистого скупердяйства. И кроме того, в Бруклине, где мы живём, ходят автобусы и работает метро – и значит, считает отец, можно худо-бедно обойтись без машины.
Когда я сказал ему, что мне стыдно быть без автомобиля, в то время как все мои друзья в Нью-Йоркском университете уже имеют Тойоты, Корветы, Форды и Мазды, а некоторые – даже Мерседесы и Ауди, – он отреагировал так:
– Зачем тебе нужна машина? Чтобы возить девочек лёгкого поведения?
– Папа, – возразил я, – девочек лёгкого поведения не существует. Если она лёгкого поведения, то она не девочка. А если она девочка, то она, как правило, тяжёлого поведения. Во всяком случае, для меня.
– Миша, – вмешалась мама, – перестань мучить ребёнка! Купи ему какую-нибудь подержанную колымагу!
– Боря, – произнёс папа, не обращая на маму внимания, – тебе уже восемнадцать лет, и я хочу поговорить с тобой как мужчина с мужчиной...
Отец начал говорить со мной «как мужчина с мужчиной» приблизительно с того далёкого времени, когда мне было восемь, и эти разговоры обычно сводились к запретам курить, сквернословить и драться, а также к призывам никогда не лгать маме и папе.
Но этот разговор был иным.
– Знаешь ли ты, – сказал папа, тыча пальцем в русскую газету, – что вот здесь написано, что двадцать восемь процентов американцев было зачато на заднем сиденье автомобиля? Того самого автомобиля, который ты хочешь, чтобы я тебе купил...
– Миша, – возмущённо вскричала мама, – ты что? Хочешь говорить с ребёнком о зачатии!? Ты совсем тронулся рассудком!
– Рая, – сказал папа, – ты бы лучше пошла на кухню. Мне кажется, у тебя опять подгорает жаркое.
Мама повернулась и открыла кухонную дверь, бормоча:
– Тоже мне специалист по зачатию!..
Когда дверь за мамой закрылась, папа сказал:
– По последней статистике, три процента женщин в Америке имеют СПИД. А у чёрных эта цифра равна восьми!
Я обречённо вздохнул. Какое отношение имеет эта бредовая статистика к моему будущему автомобилю?
– Я хочу тебя ещё раз предупредить, – продолжал папа, – будь осторожен с женщинами в твоём университете! Это тебе не мусульманский Ташкент; это развратная Америка! И особенно избегай негритянок!.. Они вполне могут оказаться в этих гиблых восьми процентах.
Он помолчал и затем произнёс нерешительно:
– Может, купить тебе двухместную машину?
– Почему двухместную? – удивился я.
– У двухместных, – сказал папа, – нет заднего сиденья...
* * *
Проржавевшая вывеска над воротами гласила: THE AUTOMOBILE PARADISE, что в переводе означает: «АВТОМОБИЛЬНЫЙ РАЙ».
Сам одноэтажный рай представлял собой побитое временем бетонное здание с грязными дождевыми подтёками на стенах.
Я вошёл и неуверенно огляделся.
Вокруг меня теснились поношенные Бьюики десятилетней давности, Форд-Эскорты, знавшие лучшие дни, и Понтиаки, давно вышедшие из моды... Такое же стадо потрёпанных машин заполняло двор.
– Hello, sir! – услышал я и обернулся.
Навстречу мне, улыбаясь, шла молодая негритянка. На её груди – очень, кстати, соблазнительной! – висел жетон клерка по продаже машин…
Я тут же вспомнил папино предупреждение об опасности интимного общения с представительницами чёрной расы. Впрочем, было маловероятно, что мне тут светит какое-либо общение, тем более, интимное. Девушка была весьма привлекательна, а моя внешность оставляет желать лучшего, и к тому же я очень стеснителен с женским полом.
– How can I help you? – произнесла она стандартную фразу, которую вы постоянно слышите от продавцов в любом американском магазине.
– Я бы хотел купить... какую-нибудь машину... попроще и...
– ...подешевле? Верно? – закончила она и рассмеялась.
Я как зачарованный смотрел на её смеющийся рот, полный таких ровных и белоснежных зубов, какие бывают только у голливудских звёзд, – да и то не у всех.
– Сэр, – сказала она, – могу предложить вам прекрасную Меркури-Марки. Это весьма экономная и надёжная машина, которая прошла всего сто шестьдесят тысяч миль и никогда не была в аварии...
– Меркури очень большая для меня, – сказал я. – Мне бы что-нибудь поменьше.
– У меня есть очень комфортабельная югославская Юго – маленькая и простая в управлении. Вам как славянину эта машина будет по сердцу.
– Откуда вы знаете, что я славянин?! – поразился я.
– О, это легко! По вашему произношению – по вашему раскатистому «р». Вы из Польши, правда?
– Нет, – сказал я. – Я из России.
– О! – воскликнула она. – Так вы русский?!
Она вдруг схватила меня за рукав.
– Идёмте, – сказала она.
|
| Портрет А.С.Пушкина. Худ. О.Кипренский, 1827 |
Быстро лавируя между машинами, мы прошли в дальний конец зала, и она открыла дверь в крошечный офис.
Мы вошли – и первое, что я увидел, был большой, занявший полстены, портрет Пушкина!
Тот самый знаменитый портрет работы Кипренского, где поэт изображён в «наполеоновской» позе – со скрещёнными на груди руками и с шотландским клетчатым плащом, перекинутым через плечо. Точно такой же портрет висел в кабинете моего отца, преподавателя русской литературы в Ташкенте. Отец, помню, процитировал мне однажды благодарственное послание Пушкина Кипренскому:
Любимец моды легкокрылой,
Хоть не британец, не француз,
Ты вновь создал, волшебник милый,
Меня, питомца чистых муз...
И вот я вижу портрет «питомца чистых муз» – притом, российских муз! – висящий в тесном офисе задрипанного заведения по продаже подержанных машин в американском штате Нью-Джерси.
– Пушкин!? – воскликнул я в недоумении, показывая пальцем на портрет.
– Да! – сказала она. – Александр Сергеевич Пушкин! Негритянский бог!
– Я что-то не понимаю, – сказал я. – Пушкин – не бог, а даже если он и бог, то не негритянский, а русский.
– Как вас зовут? – неожиданно спросила она.
– Борис.
– О! Борис!.. Вы знаете пьесу «Борис Годунов»?
Я кивнул, чувствуя лёгкое раздражение. Уж не хочет ли эта мулатка, продавщица потрепанных американских автомобилей, устроить мне, выходцу из России, экзамен по русской литературе?
– Меня зовут Таня, – добавила она, – То есть, по-пушкински – Татьяна.
– Из «Евгения Онегина»?
Она рассмеялась, и я вновь поразился белоснежному блеску её зубов.
Тут я хотел бы сделать небольшое отступление и объяснить наличие русского имени Таня у американской негритянки.
Не знаю причин, но факт остаётся фактом – русские имена Таня, Ольга, Тоня и Наташа широко распространены в чернокожей Америке.
Я даже видел однажды в нью-йоркском супермаркете двух продавщиц-мулаток, у которых на груди красовались жетоны, гласящие, что их владелицы имеют экзотические имена Люба и Маша...
...В тот день я не купил машину – ни якобы «экономную и надёжную» Меркури-Марки, ни маленькую Юго, которая должна была покорить моё «славянское сердце».
Таня сказала, что ничего стоящего в их сомнительном заведении нет, и пообещала за пару дней, пользуясь своими связями в этом скользком бизнесе, найти мне хорошую и недорогую машину.
Мы сидели с ней в итальянском кафе и ели вкуснейшую пиццу, истекающую расплавленным сыром. Я, при моей стеснительности, ни за что бы не осмелился пригласить её, но Таня на неплохом русском языке сказала, что она «берёт быка за рога» и приглашает меня в отличную пиццерию.
Быстро выяснилось, что она учится на факультете славянских языков Принстонского университета – и отсюда её знание русского; а старые машины она продаёт вечерами по субботам и воскресеньям для пополнения своего бюджета...
– ...и для помощи больной маме, – добавила она. – У меня отца нет, и я даже не знаю, кто он, – и, кстати, я не уверена, что мама знает, – а оба брата сидят в тюрьме.
– Братья в тюрьме, а ты в Принстонском университете! – воскликнул я в недоумении. – Как ты умудрилась попасть в Принстон? Там ведь чудовищный конкурс! Я пробовал, но не прошёл.
– Потому что у тебя слишком лёгкая жизнь, и тебе не надо упорно учиться, – уверенно заявила она. – Ты, небось, живёшь в тёплой семейной обстановке, в комфортабельной квартире. Мама тебя любит, папа тобой гордится, соседи с тобой приветливо здороваются... Ты бы посмотрел, где я живу!.. Представь себе десятиэтажный кирпичный дом в негритянском Ньюарке – с выбитыми окнами, со следами пожаров на каждом этаже, с двором, заваленным чудовищным мусором, с полутёмными коридорами, где валяются пьяные и наркоманы, где днём и ночью слышны крики избиваемых женщин, где двенадцатилетние девочки за десятку готовы совокупляться с любым незнакомцем в любой позе на тёмной лестничной клетке...
– Почему же ты не переедешь в общежитие в Принстон?
– Потому что я не могу бросить больную мать. Она почти парализована, и без моей помощи ей не выжить. Я живу сейчас в другом доме, всего в двух кварталах от неё... Ты спросил, как я попала в университет? Так вот, запомни – я была лучшей ученицей в школе. Не просто лучшей, а самой лучшей за всю историю школы! У меня были сплошные «А» по всем предметам!
– Ты, наверное, не вылезала из библиотеки?
– Моей библиотекой были десять ступенек задней лестницы – как раз под фонарём. Там я раскладывала свои учебники и делала уроки – изо дня в день, двенадцать лет подряд...
– А почему не дома?
Она вздохнула.
– Потому что дома с нами, в трёх пропахших кокаином комнатах, жили оба брата-наркомана с их безработными girlfriends и пятью чумазыми, постоянно орущими детьми...
Я молча жевал пиццу, которая уже не казалась мне такой вкусной.
– И вот однажды, – продолжала Таня, – я, сидя на грязных ступеньках задней лестницы, готовила сочинение о европейских поэтах – и тут я впервые прочитала стих Пушкина... Вот этот:
A captive, alone in a dungeon I dwell,
Entombed in the stillness and murk of a cell.
Outside, in the courtyard, in wild, frenzied play,
My comrade, an eagle, has pounced on his prey.
Она тут же повторила стих по-русски, делая смешные неправильные ударения и безуспешно пытаясь имитировать раскатистое русское «р»:
Сижу за решёткой в темнице сырой,
Вскормлённый в неволе орёл молодой.
Мой грустный товарищ, махая крылом,
Кровавую пищу клюёт под окном.
– И – поверь мне! – я сразу почувствовала всем своим существом, что эти строки мог написать только негр!
– Таня, – промолвил я, осторожно подбирая слова, – Пушкин – величайший русский поэт. Тот факт, что его мать была внучкой негра, ещё не делает его негром.
Здесь я должен сделать ещё одно отступление, чтобы объяснить читателям, что в Америке нельзя употреблять слово «негр». За его громкое произношение можно свободно, как говорят в России, «схлопотать по морде». Слово «nigger» считается в высшей степени оскорбительным, и темнокожие американцы предпочитают называть себя «blacks», что значит «чёрные». Но я ведь пишу для русскоязычного читателя, привыкшего к слову «негр» и не считающего это слово оскорбительным.
– ...Ты ошибаешься! – воскликнула она в волнении. – Вдумайся в это четверостишие! Это мы, негры, сидим в процветающей Америке «за решёткой в темнице сырой» вот уже четыреста с лишним лет! Это мы, негры, были вывезены из Африки и «вскормлены в неволе» на плантациях американского Юга! Это мы, негры, «клевали кровавую пищу», которую мы зарабатывали изнурительным трудом, собирая хлопок в Луизиане и Алабаме!.. Так как же ты можешь утверждать, что Пушкин, написавший эти строки, не был негром?!
Я подавил желание напомнить ей, что она не сидит «за решёткой в темнице сырой», а учится в самом престижном американском университете, – но понял, что я здесь имею дело с настолько глубоко выстраданным убеждением, что никакие мои доводы её не переубедят.
– И с тех пор я «заболела» Пушкиным! – добавила Таня.
– И поэтому ты поступила на славянский факультет, верно?
Она кивнула.
– Помимо всего прочего, – сказала она, – меня покорила необыкновенная красота его стихов! Это просто какая-то неземная красота! У англоязычных поэтов такой прелести нет!
На свете счастья нет, но есть покой и воля.
Давно завидная мечтается мне доля –
Давно, усталый раб, замыслил я побег
В обитель дальную трудов и чистых нег.
– Он чувствовал себя «усталым рабом», – сказала она с горечью, – точь-в-точь как мои предки, увезённые с берегов Африки в Новый Свет!
Она повторила тихим голосом:
Though joy forever flees, peace stays and concentration.
For long now has it been my consolation,
Hard-driven slave, to plan rebellious flight
To some far sanctuary of work and chaste delight.
Внезапно она встала и приветственно помахала рукой кому-то у входа. Я обернулся и увидел молодого высокого негра, приближающегося к нам.
– Боря, познакомься, – сказала Таня, широко улыбаясь, – это Джон, мой муж. Он мой преподаватель.
Её муж? Так она замужем!?
– Мы с Таней – молодожёны, – сказал Джон, крепко пожимая мне руку.
– Мы поженились всего месяц тому назад, – добавила Таня, приобняв мужа и целуя его в щёку.
– У нас даже не было ещё свадебного путешествия! – произнёс он.
Мне трудно – почти невозможно! – описать, что я чувствовал в эти мгновения... Тут была и странная боль в сердце, и какая-то необъяснимая тоска, и зависть к этому красивому парню, который владел душой и телом Тани, – красавицы Тани, душой и телом которой я не буду владеть никогда...
...Я сидел в машине Джона на заднем сиденье.
Мы приближались к Принстону.
– Сегодня суббота, – говорил Джон, – как раз тот день, когда собирается наш принстонский кружок под названием «Негритянские боги». На прошлой неделе мы говорили об Александре Дюма, а сегодня Таня расскажет нам об эфиопских корнях другого негритянского бога, великого Александра Пушкина. Она пишет книгу об этом и прочитает нам пару глав оттуда.
– А потом, – сказала Таня, обернувшись ко мне, – мы посмотрим старый советский фильм – самый лучший фильм изо всех, что я видела за двадцать лет моей жизни!..
* * *
Весь экран был занят красочной картой Эфиопии, под которой помещалась надпись:
Воспоминания – сильнейшая способность души нашей. Я чрезвычайно дорожу именем моих предков – единственным наследством, доставшимся мне от них.
Александр Пушкин.
 |
| Ганнибал Абрам Петрович, прадед А.С. Пушкина |
Таня стояла перед экраном, водя по карте указкой и говоря:
– ...Прадед Пушкина, самый младший из девятнадцати братьев и сестёр, родился по преданию где-то здесь, на берегу Красного моря...
Её слушала смешанная чёрно-белая аудитория, разместившаяся на скамьях амфитеатра в здании факультета славянских языков. Нас было человек двадцать.
– Но в последнее время, – продолжала она, – появились исследования антропологов, которые, изучив черты лица прадеда Пушкина, Абрама Петровича Ганнибала, пришли к выводу, что он, возможно, происходит из долины Омо – вот тут, где расстилается равнина Тама и холмистый Маго-Парк... Так или иначе, мы с Джоном через девять дней, в следующий понедельник, отправляемся в свадебное путешествие через Рим в Эфиопию и посетим эти места. Нам сказали в посольстве Эфиопии, что население этих мест очень дружественное и окажет нам всяческую помощь.
Аудитория зааплодировала. Кто-то крикнул: «Счастливого медового месяца!»
А затем взволнованная Таня прочитала главу из своей рукописи и завершила чтение объявлением:
– Я приглашаю вас посмотреть сейчас жемчужину старой советской кинематографии... Сейчас принято ругать всё советское – и часто заслуженно ругать! – но вот посмотрите, как бережно и гуманно русское кино показало трагедию белой американки, родившей чёрного ребёнка и вынужденной бежать из Америки! Фильм называется «Цирк»...
...Я сидел рядом с Таней и искоса наблюдал, как она реагировала на самую трогательную сцену фильма, где несчастная Марион Диксон (чью роль исполняла знаменитая Любовь Орлова) поёт в московской гостинице колыбельную своему чёрнокожему малышу:
Баю-баю, сон стучит в окошечко,
Баю-баю, спи, моя ты крошечка...
Баю-баю, баю-ба-а-а-ю, бай... бай... бай...
Дрожащими пальцами обеих рук Таня вытирала слёзы, обильно бегущие по её щекам...
* * *
Я не мог дождаться следующей субботы. Я не мог думать ни о ком и ни о чём – только о Тане!
Вечером в субботу я сел в мою новоприобретённую машину и поехал к ней в Нью-Джерси.
Зачем?.. Чего я ожидал?.. Что я скажу ей?..
Таня встретила меня тревожным восклицанием:
– Боря, что-то случилось с машиной?
Она стояла посреди демонстрационного зала и, нахмурясь, глядела на меня.
– Боря, – повторила она, – что с тобой?
Я молчал.
Она взяла меня за руку и повела в свой офис. Налила мне чашку кофе и села напротив меня.
– Ты не должен сюда приходить, – сказала она.
– Я знаю, – прошептал я.
– Боря, – сказала она, – выбрось меня из головы, прошу тебя.
– Я не могу...
Она подошла к окну и тихо промолвила, стоя спиной ко мне:
– Ты меня любишь, правда?
– Ты послезавтра уезжаешь от меня, – сказал я, не отвечая на её вопрос. – И я не могу к тебе приходить. И я не смогу тебя больше видеть... Никогда...
Она повернулась ко мне.
– Пойдём, – сказала она и вышла из комнаты.
Я покорно последовал за ней.
Она села за руль моей машины и отвела её в самый дальний тёмный закуток двора, заставленный горами покалеченных машин.
Выбралась из-за руля и открыла заднюю дверь.
С колотящимся сердцем я видел в зеркале, как она быстро раздевалась на заднем сиденье.
– Боря, – тихо сказала она, – иди ко мне. Ты ведь любишь меня, милый.
Я вышел из машины и отворил заднюю дверь. Полураздетая Таня – моя первая женщина! – смотрела на меня и нежно улыбалась.
С сердцем, бешено бьющимся где-то в глубине моего пересохшего горла, я ступил в машину и захлопнул за собой дверь...
* * *
В течение двух последующих недель я регулярно получал от Тани и Джона короткие электронные весточки – сначала из Рима, а потом из Эфиопии.
Они писали об изумительном Риме – о фонтане Треви, о площади Венеции, о чудесах Ватикана, о статуе Моисея, о Сикстинских фресках...
А у меня перед глазами представали картины их ночей... Ведь у них был медовый месяц! Я видел Таню, лежащую в постели и зовущую мужа, как она звала меня:
– Джон, – тихо говорила она, нежно улыбаясь, – иди ко мне. Ты ведь любишь меня, милый...
...Из Эфиопии они писали о невообразимых красотах страны и о том, что двадцать первый век не коснулся многих здешних племён, живущих практически в каменном веке.
«Мы покидаем завтра побережье Красного моря в Эритрее, – писали они через несколько дней, – и отправляемся, в сопровождении здешних скаутов, в долину Омо, где обитает племя Мурси и где, возможно, жили предки Пушкина...»
«Ты не представляешь себе, в какой дикости живёт племя Мурси! – писали они через четыре дня. – Невозможно вообразить, что гены этих примитивов участвовали в создании гения Пушкина!..»
Это была последняя весточка, которую я получил от них...
Я потратил неделю, мотаясь в отчаянии между посольством Эфиопии в Вашингтоне и их нью-йоркским представительством в ООН.
Никто не мог сообщить мне ничего утешительного о Таниной судьбе...
* * *
 |
| В долине реки Омо |
Через неделю в газетах и в Интернете появилось короткое сообщение агентства Ассошиэйтед Пресс:
Наш корреспондент сообщает из столицы Эфиопии, Аддис-Абеба:
Вчера эфиопская полиция обнаружила в долине Омо место преступного захоронения двух американских туристов, супругов Джона и Тани Пикеринг, исчезнувших неделю тому назад.
По подозрению в убийстве с целью грабежа арестованы три человека из племени Мурси.
В могиле обнаружена брезентовая сумка с несколькими книгами и папка с рукописью под заголовком – «Негритянский бог».
----------------------------------------------------------------------------------------
В качествe иллюстрации к образу Тани использовано изображение французской фотомодели Kelly Moreira
Источник публикации: литературно-художествнный журнал Новая литература
фото долины реки Омо с сайта outdoors.ru. Автор фото неизестен Просмотров: 3961
| 
