Пётр Леснов, писатель-краевед

Бабушка Петра Леснова, Прасковья Кирилловна Дядюшкина, жила в Царских Колодцах в доме, принадлежавшем раньше некоему генералу. После смерти бабушки родители Леснова взялись перестраивать дом и во время работ  нашли в футляре для икон кипу старых, пожелтевших бумаг. Из записей неизвестного автора стало понятно,  что речь идёт о знакомстве  Пушкина с Нечволодовыми, офицером Григорием Ивановичем  и его приёмной дочерью, ставшей ему женой черкешенкой Сатанаис, легендой  Царских Колодцев Катенькой Нечволодовой.

"Тут Александр Сергеевич, послышав лег­кие шаги, обернулся назад, улыбнулся и произнес нараспев:

— Ааа, так вот какова наша милая барышня!"

Статьёй "О путешествии Пушкина на Кавказ" её автор, Пётр Леснов, обогатил пушкиноведение, вписав в него новую страницу,  - о неизвестных прежде подробностях пребывания Пушкина в Царских Колодцах (Дедоплис-Цкаро). 

                                                                   Пётр Згонников, ведущий сайта

-------------------------------------------------------------------------------------------------

Пётр Леснов. Путешествие Пушкина на Кавказ

Александр Пушкин

Великолепные картины!

Просторы вечные снегов,

Очам казались их вершины

Недвижной цепью облаков,

И в их кругу колосс двуглавый,

В венце  блистая ледяном,

Эльбрус огромный, величавый,

Белел на небе голубом.

Быть может, это были первые впечатления, родившиеся в душе поэта, когда он приблизился к Кавказским горам и вдохнул всю прелесть окружавшего его мира, сиявшего дикой, неописуемой красотой. И этот мир — источник неисчер­паемого поэтического вдохновенья — был воспет поэтом во многих его произ­ведениях. Это «Монастырь на Казбеке», «Стамбул гяуры нынче славят», «Дорож­ные жалобы», «Делибаш», «Кавказ» и наконец знаменитое «Путешествие в Арзрум». Говоря о поездке Пушкина на Кавказ в 1829 г. историк В.А. Потто в свое время подчеркивал, что поэт всего лишь несколькими штрихами своей ге­ниальной кисти нарисовал столько близ­ких человеческому сердцу картин, сколь­ко не каждый бы смог нарисовать в мно­готомном сочинении.

Из творчества поэта мы узнаем мно­го интересного, что связано с его пребы­ванием на Кавказе, о его странствованиях, о встречах с известными людьми. И в то же время эта страница жизни по­эта раскрыта далеко не полностью, здесь еще таится много загадок. Хотя самым достоверным источником, подробно рас­сказывающим устами самого поэта о его пребывании на Кавказе, является «Пу­тешествие в Арзрум», все же, по оценке критиков, в «Путешествии» поэт расска­зывает далеко не обо всем, а фактически только об одной странице своего кавказ­ского вояжа. О других подробностях и о своих встречах Пушкин почему-то нигде не упоминает.

Не сохранилось, к сожалению, ни единого письма Пушкина с Кавказа, ад­ресованного кому-либо. Создается впе­чатление, что поэт специально не хотел писать о некоторых событиях.

Все, что дошло до нас о пребывании Пушкина на Кавказе из других источни­ков, основано на воспоминаниях и до­гадках мемуаристов. Главными такого рода источниками можно считать запис­ки декабриста М.И. Пущина, а также Д.М. Юзефовича. Хотя эти воспомина­ния были написаны авторами спустя много лет после самого события и поэто­му содержат немало разногласий, все же они донесли до потомков ценные сведе­ния. Дошла до нас и весьма малоизвест­ная статья П.А. Ханжонкова, о которой позднее мы поговорим особо...

Мечта посетить Грузию зародилась у Пушкина еще в 1827 году. Однако осу­ществить поездку в южные края тогда поэту не удалось; Через год на Кавказе разгорелась русско-турецкая война. И теперь поэт как истинный патриот не мог оставаться равнодушным к судьбе своей родины, когда его близкие друзья сражались против турок за освобожде­ние Грузии. Он обратился с просьбой к Николаю I разрешить ему участвовать в войне, но получил отказ.

Русско-турецкая война (1828—1829) принимала все более и более острый ха­рактер. И вдруг, спустя год после полу­чения отказа от государя, поэт оконча­тельно, не взирая ни на какие препят­ствия, решил ехать в Грузию. Единствен­ное, на чью помощь он мог рассчитывать в Грузии — это генерал Н.Н. Раевский и младший брат А.С. Пушкина Лев Сер­геевич. Но решение Пушкина оказалось настолько молниеносным, что он даже не успел сообщить им о предстоящей поездке, а может быть, не сообщил спе­циально.

"Лёвушка", Лев Сергеевич Пушкин. Рис. А. Пушкин, 1829

Итак, в путь. В мае 1829 г. поэт уже приближался к Кавказским горам. До­рогой его, несомненно, волновали мыс­ли о предстоящих встречах с друзьями. Волнения эти были вполне естественны, так как с братом Левушкой он не виделся уже целых пять лет. В Ставрополе Пушкина поразила красота показавших­ся вдали покрытых туманом снеговых гор. «Увидел я на краю неба облака, по­разившие мне взоры ровно за десять лет. Они были все те же, все на том месте. Это — снежные вершины Кавказской цепи».

Покинув Ставрополь, затем Георгиевск, Пушкин прибыл во Владикавказ, откуда начиналась романтичная, но в то же время наводящая страх Военно-Грузинская дорога. Частые набеги гор­цев на проезжих делали эту дорогу чрез­вычайно опасной, поэтому поэт просле­довал по ней в сопровождении конвоя. По прибытии в Тифлис (ныне — Тбили­си) он не собирался там долго задержи­ваться, ибо спешил в Нижегородский полк к своим друзьям, а также старался  чтобы его приезд был как можно меньше замечен. Однако местная газета «Тифлис­ские новости» сразу же сообщила о при­бытии поэта в столицу Грузии.

Высшее командование не весьма при­ветливо встретило приезд Пушкина, ибо он не имел никакого разрешения на пре­бывание в рядах русской армии. И не­смотря на все сложности поэт добился бумаги на временное пребывание в ря­дах Нижегородского полка.

В хронологическом календаре к «Пу­тешествию в Арзрум» стоит такая дата: с 26 мая по 10 июня (1829 г.) пребывание в Тифлисе и Кахетии (историческая об­ласть Грузии). Вот и все, что дошло до нас о путешествии Пушкина по кахетин­ской земле. В связи с этим одни авторы предполагают, что поэт направился в Кахетию с той целью, чтобы добраться до Царских Колодцев или Караагача и застать там Нижегородский полк в сво­их штаб-квартирах. Другие же высказы­вают мнение, что поэт, будучи в Тифли­се, уже знал, что Нижегородского полка в своих штаб-квартирах давно не было: он стоял лагерем в окрестностях Тифли­са. И Пушкин в ожидании пока ему вы­дадут разрешение на пребывание в пол­ку решил отправиться в путешествие по Кахетии.

* * *

Мы не будем следить за маршрутом кахетинского путешествия Пушкина, а поразмыслим над тем, где мог остано­виться поэт на продолжительный срок и с кем он встречался.

Представляет исключительный инте­рес мало кому известная статья П.А. Ханжонкова, опубликованная в 182 но­мере газеты «Кавказ» за 1880 г. Автор статьи описывает любопытнейший слу­чай, происшедший с Пушкиным в Караагаче, и как свидетель ведет речь от пер­вого лица. «В 1829 г. я находился на Кав­казе, служа офицером в конной донской артиллерии, в 3-й батарее. Временная наша стоянка была в Царских Колодцах, а неподалеку от нас, в местечке Караагач, квартировал Нижегородский дра­гунский полк. Все офицеры этого полка были хорошо с нами знакомы. Я был тогда молод, здоров, любим товарищами и начальством и вполне наслаждался жизнью... Наш начальник, Андрианов, поехал гостить в Караагач, куда и я от­правился с рапортом к нему. Погода сто­яла теплая и ясная. Вот приезжаю в Ка­раагач в 10 часов утра на лихом донс­ком коне, проехал шагов двести, как отворяется окно и знакомый драгун Папков кричит: «Ханжонков, заезжай к нам, пожалуйста заезжай!» Поздоровавшись с ним, я сказал, что заехать не могу, по­тому что спешу с рапортом, а на возврат­ном пути непременно заеду. В это время подошел к открытому окну незнакомый мне господин в старом сюртуке серого цвета и, обращаясь ко мне, сказал: «Да заезжайте же хотя на минутку». Не могу объяснить, почему я невольно повино­вался приятному голосу этого незнаком­ца... Вхожу в комнату, здороваюсь с Папковым и кланяюсь незнакомцу. Тогда Папков указывает мне на господина и спрашивает: «Знаешь кто это такой?» Я ответил, что не имею удовольствия знать. «Это Александр Сергеевич Пуш­кин», — сказал Папков. Представьте же себе, как я был озадачен этим именем и самим Пушкиным, хотя и знал, что он был тогда на Кавказе».

Ханжонков сильно сконфузился и, не помня себя, отрекомендовался Пушкину. Поэт улыбнулся, пожал ему руку, тут же назвал его другом и приказал принести шампанского. Несмотря на такой любез­ный прием, Ханжонков был просто в лихорадке, невольная робость одолева­ла его. Ведь молва о Пушкине тогда была всеобщей: молодежь сильно интересова­лась им, каждый офицер в Царских Ко­лодцах знал наизусть несколько его сти­хотворений. И даже, спустя много лет Ханжонков не мог забыть про случай, показавший исключительное благородство характера Пушкина.

Вот что тогда произошло. Между разговорами начали входить в комнату и другие офицеры, скоро собралось у Пушкина и Папкова человек двенад­цать. В числе гостей также оказался при­ятель Ханжонкова Николай Михайло­вич Караяни. Прошло уже несколько дней, как Пушкин гостил в Караагаче, со многими офицерами он был прежде знаком, особенно с Папковым, ас дру­гими познакомился уже здесь. Офицеры полюбили Пушкина за живость ума, ос­троту слов, веселость и славное обраще­ние с ними. Александр Сергеевич сам тогда был еще молод и любил бывать в кругу молодежи.

Папков был красивым, богатым офи­цером, общим любимцем, с большой охо­той собирал у себя гостей. Ханжонков через некоторое время простился со сво­ими новыми знакомыми и уехал в Царс­кие Колодцы. На третий день он снова приехал в Караагач с двумя офицерами из своей батареи. Приехали они прямо к Папкову, и снова все гости собрались за столом, так как сам Пушкин решил уст­роить им благодарственное застолье.

В этот вечер поэт особенно красно­речиво говорил, увлекшись, офицеры молчали и ловили каждое его слово. Вдруг поэт скажет экспромт в стихах или прочтет отрывок из «Кавказского плен­ника». Все окружавшие его в этот момент приходили в необычайный восторг. Го­лос у поэта был славный, звучный, гла­за постоянно искрились, а когда он по­ворачивал голову, то кудрявые его во­лосы сотрясались. Офицеры в эти дни испытывали особенно приятные чувства. Но вдруг их веселье прервалось непри­ятной историей.

Когда шампанское вскружило голо­ву некоторым офицерам, между ними начались откровенности. И тут хозяин дома Папков выразился очень резко на­счет уважаемой дамы-жены полков­ника Н. И при всем этом задел намеком Караяни. Тот вспылил, начались круп­ные разговоры и кончились тем, что Караяни вызвал Папкова на дуэль. Случилось все неожиданно, и никто не мог остановить ссору, даже сам Пушкин. Сильно раздраженные Папков и Карая­ни оба обратились к Пушкину с просьбой быть у них секундантом. Го­рячо и настойчиво уговаривал соперни­ков поэт прекратить ссору и примирить­ся. Все офицеры также просили опом­ниться, но никакие просьбы и увещева­ния не помогали, огорченный и задумав­шийся Пушкин начал ходить по комна­те. Соперники ожидали его ответа. Тог­да поэт, обращаясь к ним, сказал: «Хо­рошо, господа, у одного из вас я буду секундантом, по жребию, а другого се­кунданта позвольте выбрать мне. Со­гласны?»

Караяни и Папков согласились. Вре­мя и место дуэли были назначены: завт­ра в шесть утра в небольшой рощице близ Караагача, драться на пистолетах. Пушкин сделал два билета, написал на них фамилии и положил в шапку. Сопер­ники вынули билеты. Пушкин- секун­дант Папкова. Для Караяни же поэт избрал князя  Мадатова.

Начало рассветать, офицеры направились к рощице, к которой через полчаса  приехали также соперники с секундантами, Пушкин поздоровался с Караяни и Мадатовым, переговорил с посредниками, а когда соперники встали на указанных местах с пистолетами, обращаясь к ним, сказал: «Господа, прошу слушать мою команду:— стрелять по третьему разу... начинаю: раз!»

Публикация Петра Леснова "ПуТешествие Пушкина на Кавказ" в журнале "Русский язык за рубежом", № 3, 1989

В это мгновенье заиграл оркестр, искусно скрытый в рощице, и офицеры каждый с бутылкой шампанского в ру­ках мгновенно встали между Караяни и Папковым. Такая неожиданность силь­но их озадачила, они зароптали, особен­но Караяни. Но тут Александр Сергее­вич начал действовать как истинный ге­ний-примиритель, говорил с такой силой и увлечением, что не только присутство­вавшие офицеры, но и соперники были тронуты. Ханжонков хорошо запомнил самую яркую его фразу: «Господа! Если совершится убийство, то оно погубит меня и всех нас. Умоляю вас именем бога России — примиритесь».

Пушкин был глубоко взволнован, тяжело дышал, и сверкающие его глаза полны слезами, он быстро подходил то Караяни, то к Папкову, но они не под­авались... Наконец Папков опустил пистолет, подошел к Караяни и сказал: Караяни, я не прав перед тобой за сказаные вчера оскорбительные слова и прошу извинить меня».

Караяни подал руку Папкову. Все обрадовались и бросились обнимать и целовать соперников и Пушкина. Так счастливо закончилась эта дуэль, оставив самое отрадное впечатление у всех очевидцев. Все офицеры чувствовали глубокое благоговение к великому поэту, который смог с исключительной находчивостью предотвратить кровопролитие, не выказав при этом даже малейшего вида своего превосходства над со-1ерниками.

Нужно отдать должное офицеру Канжонкову, записавшему столь интересную историю, случившуюся с  Пушкиным в Кахетии. Потомки должны благодарить его, ибо это единственные опубликованные сведения, рассказывающие нам о пребывании великого поэта в Караагаче, которые, кстати, долгое вре­мя не доходили до пушкинистов; По по­воду пребывания Пушкина в штаб-квар­тирах Нижегородского полка сохрани­лось много преданий. При сопоставле­нии их с рассказом Ханжонкова гораз­до легче нарисовать наиболее полную картину путешествия поэта по Кахетии. В бывших Царских Колодцах до сих пор рассказывают про случай с дуэлью, знают где была та рощица. Находилась она возле замка царицы Тамары, распо­ложенного на полпути между Царскими пор сохранилась чистая поляна возле гигантской скалы. Именно эта поляна была излюбленным местом русских дуэ­лянтов.

Нелепый случай с дуэлью привел Пушкина в семью Нечволодовых. Как будто сущая случайность, но нет — поэт мечтал познакомиться с этой семьей, ибо давно хорошо знал, что эта семья слави­лась по всему Кавказу своим гостепри­имством и что с ней была связана судь­ба его любимого брата Левушки. Слав­ный Левушка, как усердно он воспиты­вал юную Катю — приемную дочь Нечволодовых, сколько приятных стихов слышала она из его уст. Все это, несом­ненно, представлял себе Пушкин, подхо­дя впервые к дому Нечволодовых.

Связь братьев Пушкиных с нечволодовским домом — это удивительно лю­бопытная, но нераскрытая для современ­ников история, поэтому я позволю себе познакомить читателя с ней, так как за­нимаюсь ее раскрытием всю свою созна­тельную жизнь.

Примерно в 1822 г. в Царских Колод­цах появился разжалованный в рядовые сподвижник Суворова, совершивший вместе с великим полководцем легендар­ный переход через Альпы, Григорий Иванович Нечволодов. За что разжало­вали этого офицера — история не сохра­нила точных сведений, но известно наверняка, что это произошло уже во вто­рой раз. Он прибыл сюда не один, а с малолетней черкешенкой Сатой (Катей). Эту девочку в возрасте 6—7 лет нашли русские драгуны на Кубани в сожженном казаками черкесском ауле. Нечволодов удочерил ее и сообщил об этом в Петер­бург своей бездетной супруге польской графине Тышкевич. Графиня, узнав об этом, не задумываясь, оставила Петербург и направилась к мужу в станицу Белоречинскую, чтобы заменить осиро­тевшей девочке мать. Вскоре произош­ла трогательная встреча молодой графи­ни с Катей: обе они плакали от счастья, девочка в первый же день привязалась к своей приемной матери. Семья обрела большое счастье.

Но вот закончилось пребывание Нечволодова в Белореченской, и он напра­вился в Царские Колодцы. По пути слу­чилось роковое несчастье, графиня умер­ла во Владикавказе от разрыва сердца. Нечволодов, похоронив супругу, прибыл в Царские Колодцы с вновь осиротевшей Катей. Командир Нижегородского пол­ка полковник П.И. Щабельский, герой отечественной войны 1812 г., немедлен­но приказал драгунам построить на краю Царских Колодцев Нечволодову дом, а его начальникам велел не посы­лать Нечволодова в боевые походы, что­бы сохранить для Кати единственного близкого человека.

Вскоре в Царские Колодцы прибы­ли первые ссыльные декабристы и брат Пушкина Левушка. Они принялись обу­чать Катю грамоте. Самым любимыми ее учителями стали именно Левушка и декабрист Петр Бестужев. Александр Сергеевич Пушкин прибыл в нечволодовский дом, когда очаровательной чер­кешенке шел четырнадцатый год.

Появление Пушкина в этом доме оз­наменовалось всеобщим торжеством. Сразу же начались разговоры о Раевском, которому Пушкин посвятил своего знаменитого «Кавказского пленника», о брате поэта Ловушке, который внешне и по многим внутренним качествам был похож на своего старшего брата. Оба они были поэты, оба писали стихи, пусть один обыкновенные, а другой гениаль­ные. Но все, что объединяло братьев, было достойно уважения людей, в обще­ство которых они попадали. Много рас­сказано и пересказано о пребывании Пушкиных в нечволодовском доме, однако записей по этому поводу сохранилось мало: что-то затерялось в рукописях, а что-то может быть затаилось в архивах. Жаль, что беспощадное время развеяло по ветру драгоценные листки, не донеся их до потомков.     

В Царских Колодцах когда-то жила моя бабушка Прасковья Кирилловна Леснова, умершая в 1941 г. Девичьи годы она провела в доме своих родителей Дя­дюшкиных, живущих неподалеку от  усадьбы Нечволодовых. Прасковья Кирилловна хорошо помнила уже старушку Екатерину Нечволодову, и особенно, в те времена, когда она собирала по вечерам подростков на горке и рассказывала им о своем необычном прошлом. Подростки слушали с волнением эту редкую женщину, перед глазами которой пронеслась целая историческая эпоха...   

Время привело к старости и мою бабушку: она стала странной, недоверчивой. После ее смерти   большой деревянный дом, принадлежавший когда-то отставному генералу, мы решили разобрать и перестроить.

В углах комнат за небольшими занавесочками было запрятано несколько старинных икон в деревянных футлярах. Когда перед разборкой дома начали сни­мать эти иконы, то футляр самой боль­шой из них вдруг раскрылся, и из него выпала кипа пожелтевших бумаг, испи­санных карандашом. На верхних лист­ках уже ничего нельзя было разобрать, а на внутренних размашистым почерком был записан рассказ. Хотя теперь он не имел ни начала ни конца, все же можно было понять, что там речь шла о встре­че в нечволодовском доме. В записях фигурировали имена Александр Сергее­вич, Лев Сергеевич, Катерина и фами­лия Нечволов. Я внимательно прочел рассказ, но по причине своей юности (это был 1961 г.) не придал ему особого значения и вовсе не догадался, что Нечво­лов — это настоящая фамилия Нечволодова, Григория Ивановича в дальней­шем почему-то, как говорят, перекрести­ли в Нечволодова. Я раньше столько слышал преданий о нечволодовском доме, что даже не заподозрил, что в этих записях содержались неизвестные сведе­ния, касающиеся братьев Пушкиных.

Мы тогда, после разборки дома, все свое имущество перенесли в сарай. Но лето выдалось исключительно дождли­вым, крыша сарая, как решето, потекла, пропали все наши картины— насле­дие бабушки, размокли и затерялись и те листки с интересным рассказом.

Трудно сказать, кем и когда была сделана та запись и что она собой пред­ставляла, но я попробую вкратце восста­новить ее по памяти.

Речь там шла о знакомстве Алексан­дра Сергеевича с юной Катериной.

Екатерина Нечволодова

....Знакомство Катерины и Алексан­дра Сергеевича явилось самым необы­чайным для нее сюрпризом. Спустя часа два после полудня она заметила, как в доме появился незнакомый господин, которого ей даже не удалось разглядеть. Почему-то любопытство Катерины не проявилось с такой силой, когда она не­пременно возгорелась бы желанием уз­нать кто он. В доме слишком часто по­являлись новые гости, к чему она давно была привычна. Но когда Начволов ос­тановился с ним у крыльца и начал о чем-то оживленно разговаривать, она побли­же увидела его, и в одно мгновенье ее лицо обожгло жаром. Катерина выбежа­ла из комнаты на крыльцо и еще ярче почувствовала в стоявшем перед ней че­ловеке что-то очень близкое и знакомое. Тут Александр Сергеевич, послышав лег­кие шаги, обернулся назад, улыбнулся и произнес нараспев:

— Ааа, так вот какова наша милая барышня!

Катерина невольно сбежала со сту­пенек на траву, остановилась возле со­беседников и откланялась. Нечволов представил Александру Сергеевичу свою дочь, и все они тут же вошли в дом. Катерина пошла в свою комнату. Алек­сандр Сергеевич и Нечволов остались в гостиной.

Наступил вечер. Гостиная, представ­лявшая собой обычную большую комна­ту, выглядела празднично. Даже тусклые по обыкновению свечи теперь светили ярче. Гости собрались вокруг широкого длинного стола. Позже всех пришла Ка­терина, встреченная улыбками и комп­лементами. Яркий блеск ее глаз неволь­но обратил на себя внимание всех сидев­ших вокруг. А она так пристально уста­вилась на Александра Сергеевича, что кроме него никого не замечала из при­сутствовавших. Ей казалось, будто она знает этого человека очень давно,  ви­дела его много раз, разговаривала с ним.

После того, как Катерине была уде­лена должная минута внимания, гости начали беседовать, а она села в кресло, стоявшее в углу комнаты, и тихо начала вслушиваться в разговор, а главное не пропускала ни одного слова, сказанно­го Александром Сергеевичем. Катерина явно ждала, когда гости вспомнят о Льве Сергеевиче и заговорят о нем. Но про­ходили минуты, а гости о нем не говори­ли. И вот Нечволов встал из-за стола и громко сказал:

—  Господа! Очень жаль, что среди нас нет теперь Льва Сергеевича, из уст которого мы слышали так много чудесных стихов. А может быть, мы попросим нашего дорогого гостя доставить нам несколько минут такого удовольствия?

—Попросим, безусловно, попросим, — посыпались возгласы со всех сторон. Тут  Катерина повеселела, улыбнулась, встала из кресла и подошла   к столу. Александр Сергеевич не заставил себя долго ждать, встал и сказал:

—Читать стихи — я не большой уж мастер. Но ради вас, особенно ради нашей юной Катерины, я непременно про­чту стихи. Прочту, какие она пожелает. Катерина, проявив неожиданную смелость, встрепенулась:

— Прошу вас «У лукоморья дуб зе­леный!»

Тут голос ее оборвался, багряный румянец зажег ее лицо. В это мгновение Александр Сергеевич вышел из-за сто­ла и, опершись рукой о спинку стула, правой рукой жестикулируя, начал чи­тать:

У лукоморья дуб зеленый,

Злотая цепь на дубе том,

И днем, и ночью кот ученый

Все ходит по цепи кругом...

В одно мгновенье у всех сидящих не­вольно представилась в воображении сказочная картина с невиданными чуде­сами, словно живая, настоящая. И толь­ко Катерина осталась как будто непод­властной этому сказочному воображе­нию: ей представлялось нечто иное, вол­новавшее ее с того момента, как этот молодой господин появился у крыльца их дома. Она вспомнила в эту минуту, как однажды Лев Сергеевич на уроке словесности стал так же у стула и сказал ей:

— Вот гляди на меня, Катенька, ког­да я буду читать тебе «У лукоморья дуб зеленый», и представь себе, что волосы у меня не белокурые, а каштановые, что глаза мои более яркие и подвижные, что сам  я  малость повыше ростом и построй­нее, и тогда ты увидишь перед собой не меня, а сочинителя этих стихов.

В это мгновенье Катерина в самом деле увидала наяву живой образ с той же яркостью, с какой некогда обрисовал его Лев Сергеевич. И только теперь она по­няла, какой бесконечно щедрой оказа­лась ее судьба, подарившая ей счастье увидеть живого Александра Сергеевича Пушкина.

Пушкин когда-то в своем знамени­том «Кавказском пленнике» писал о чер­кесах и черкешенках, но ранее еще ни­когда не встречал так близко столь оча­ровательную черкешенку. Ее живой свер­кающий взгляд, застенчивость, нежный певучий голос — поразили его. Катери­на произвела на великого поэта чарую­щее впечатление.

Вечер прошел в неумолкаемых раз­говорах. Говорили о прошлом, о турец­кой войне, о петербургских новостях, о многом другом. Катерина все молчала и слушала говорящих с огромным внима­нием. Наконец разговор снова зашел о Левушке, все собеседники начали восхи­щаться мастерством младшего Пушки­на, признавали его прекрасным чтецом стихов. Они вовсе не стремились угодить самому Александру Сергеевичу, ибо зна­ли, что он не любил пышной похвалы.  Собеседники, особенно полковник Добров, просто с глубокой  искренностью восхваляли литературный дар Льва Сергеевича.

Тут мы сделаем небольшое отступление. По сохранившимся историческим сведениям, Лев Сергеевич в самом деле  был превосходным чтецом стихов своего гениального брата. По утверждению мемуаристов, он читал стихи лучше самого Александра Сергеевича, увлекался  поэзией и поддерживал связи с многими писателями. По этому поводу писал его сослуживец Григорий Иванович Филипсон: «Здесь кстати будет сказать о новой личности, с которой я познакомился. Это  был Лев Сергеевич Пушкин, младший  брат великого поэта, известный более под именем Левушки. В то время он был капитаном, состоял в кавалерии при Раевском, с которым был в дружеских отношениях. В литературном кружке, где были лучшие тогдашние молодые писа­ли, личность Льва Пушкина была охарактеризована двумя стихами:

         А Левушка был рад,

        Что брату своему он брат.

 Между братьями было большое сходство».

По словам уже упомянутого Филипсона, Левушка прекрасно знал русскую и французскую литературу, имел замечательную чуткость к красотам литературы». Искренняя веселость и добродушие, крайняя беззаботность невольно привлекали к нему. Но нужно было хорошо знать его, чтобы казавшиеся пороки не отталкивали от него. Поэтому люди, недостаточно знавшие Левушку, нередко отзывались о нем дурно. Левушка был смелым в обращении с людьми, сам с Юмором приписывал себе несвойственные ему пороки.

Левушка обладал тонкостью характера и меткостью суждений. Именно эти качества делали его хорошим собеседником. Он был всегда веселым, наделенным детским нравом. Декабрист Лорер писал о первой встрече с ним: «Нежиданно вбежал в мою палатку армейский капи­тан, назвавший себя Львом Пушкиным, и бросился ко мне на шею. Мы до сего времени не были знакомы, и подобная «рекомендация» самого себя могла бы показаться странной. Но магическое имя Пушкина сгладило первое чувство не­ловкости, и мы оба дружески обнялись».

Точно так познакомился в 1837 г. Левушка и с М.Ю. Лермонтовым. Уви­дев автора стихотворения «Смерть по­эта» в форме офицера нижегородского драгунского полка, он заключил его в свои объятья, как близкого друга.

Лермонтов, как известно, не любил общество дурных и легкомысленных людей. Однако между ним и Левуш­кой на Кавказе установились дружеские отношения. По сообщению очевидца Л.А. Сидена, сближению этих людей спо­собствовал тот огромный интерес, кото­рый проявлял автор «Демона» к личнос­ти гениального Пушкина.

Лев Пушкин начал свою службу юн­кером Нижегородского полка в 1827 г. Трудно сказать, чем увлекла его военная служба, когда по духу он был человеком гражданским до мозга костей. С этим полком он участвовал в русско-турецкой войне. Получил несколько наград за бо­евые заслуги.

Александр Сергеевич питал огромную любовь к своему брату. Об этом свидетельствуют многочисленные письма - трогательные и поучительные. Ведь Ловушка был младшим братом, а  старшие всегда за младших в ответе. Александр часто прибегал к напутствиям, слегка бранил Ловушку - столь пылкого юно­шу, но при всем этом нежно любил его Сколько душевной теплоты заключают в себе слова, сказанные Пушкиным в послании к брату: 

         .                      

Брат милый! Отроком расстался ты со мной 

В разлуке протекли медлительные годы - 

Теперь ты юноша  и полною душой

Цветешь для радости, для света, для свободы.

Какое поприще отверзлось пред тобой!

Как много для тебя восторгов, наслаждений

И сладостных забот, и милых заблуждений...

Как юный жар твою волнует кровь!

Ты сердце пробуешь в надежде  торопливой.*..

Лев Сергеевич отвечал заботливому брату взаимной любовью. Он тоже пи­сал стихи, но относился к своему твор­честву не слишком серьезно. Его близ­кие друзья — нижегородские офицеры — неоднократно советовали ему серьезно заняться поэзией и были уверены в том, что он мог бы стать неплохим поэтом.

А теперь снова обратимся к записи.

...На следующий день Александр Сергеевич с раннего утра отправился на прогулку. Он вышел со двора, спустился с пригорка к Царскому роднику, оста­новился возле него, осмотрел и напра­вился к Крутой горе. Вскоре он достиг ее вершины. Яркое июньское утро заси­яло над лесом. Лучи восходящего солн­ца заиграли алым заревом над вершина­ми снеговых гор. Легкая мгла окутала еще дремлющее Аннушкино ущелье. Из его глубины доносился гул разбивающегося о камни потока. Со всех сторон ве­яло прохладой и запахом зелени. А далеко внизу клубился густой туман, сколь­зя по уступам гигантских скал. С каж­дой минутой густая тень отступала от ущелья к западу. И как только утренни лучи заглянули в бездну, кругом стало ясно и светло.

Александр Сергеевич стоял молча и глядел с высоты на глухое ущелье. А там  вдали, под самыми небесами, сияли бе­лизной снеговые горы. На западе, у са­мого горизонта, возвышалась гигантс­кая двуглавая вершина, покрытая вечны­ми льдами. Вдохновленный дыханием прекрасного утра, Пушкин достал за­писную книжку и сделал наброски сво­их стихов. Долго он стоял и любовался горной природой. И когда солнце при­грело по-летнему, он, медленно пошел домой.

Кстати о том, как Пушкин ходил на Крутую гору, чтобы полюбоваться Аннушкиным ущельем и снеговыми гора­ми, в бывших Царских Колодцах расска­зывают по сей день очень многие старо­жилы. Я еще с детства по их рассказам знал те камни на вершине Крутой горы, на которых стоял Пушкин и восхищался восходящим над горами утром. Возле этих огромных, торчащих из скалы глыб по сей день растут кусты инжира.

На обратном пути поэт встретился у Царского родника с поселенцами, наби­равшими там воду. Они рассказали ему про Аннушкино ущелье и про бедную девушку, которая якобы бросилась там в пропасть. 

История Аннушки особенно увлекла Александра Сергеевича, поэтому сразу же по возвращении к Нечволовым он попросил Катерину рассказать ему эту историю. Катерина с большой охотой рассказала, как скромная девушка, не пожелав выйти замуж за нелюбимого, ушла в ущелье и оттуда бросилась в бур­лящий поток. С тех пор это ущелье ста­ло называться ее именем.

Выслушав Катерину, Пушкин спро­сил ее:

— А не боятся ли теперь девушки ходить в это ущелье?  — Нет, не боятся, — ответила она, — каждой весной, как только зацвета­ют подснежники, девушки из нашей сло­бодки собирают их, идут к ущелью и бросают букеты в бурлящий поток, в котором утонула Аннушка.

Катерина еще рассказала Александ­ру Сергеевичу про колокольный звон, который некогда появился далеко в го­рах и люди не могли понять, как оказался колокол на огромной высоте, где ник­то не живет. Прошло время, и колоколь­ный звон затих. Так никто и не узнал его тайну.

Вечером второго дня у Нечволодовых снова собрались гости. Молодые  офицеры долго разговаривали с Алек­сандром Сергеевичем, рассказывали ему  о былых походах...        

На этом запись обрывается, поэто­му трудно судить, как дальше развива­лись события. Более всего досадно, что, анализируя все эти сведения, никак не­возможно установить — сколько пробыл Пушкин в Царских Колодцах и Караагаче. Однако судя по хронологическо­му календарю к «Путешествию в Арз­рум», можно предположить, что поэт пробыл здесь 5—6 дней. К сожалению, до сих пор не найдено ни единого доку­мента, рассказывающего о пребывании Александра Сергеевича в доме Нечволодовых.       

Простившись с Царскими Колодца­ми и Караагачем, Пушкин снова отпра­вился в Тифлис. Он прошел по той зем­ле, по которой ходили славные нижего­родцы, увидел глухие ущелья с бурлящи­ми водопадами, тенистые леса с зелены­ми полянами. Нужно полагать, что про­вожали поэта все знакомые и незнако­мые поселенцы, каждый старался сохра­нить в своей памяти его черты, чтобы рассказать о нем потомкам.

По сей день живет в народе преда­ние, что Пушкин оставил в нечволодовском доме рукопись своих стихов. Очень многие рассказывают, что в 1929 г., то есть спустя 100 лет после посещения по­этом Кахетии, в Царские Колодцы при­езжали какие-то исследователи, интере­совались пребыванием поэта у Нечволодовых. Но кто были эти люди — никто не знает. Местный историк И.М. Ментешашвили долгое время пытался выяс­нить этот вопрос, но так и не получил никаких результатов. Нередко появля­ются в грузинской печати заметки о пу­тешествии Пушкина по Кахетии, но о нечволодовском доме в них ничего не говорится.

Но вот в 1979 г. в Цители-Цкаро из Ленинграда прибыла пожилая женщина с дочерью. Это оказалась правнучка Екатерины Нечволодовой Мария Григо­рьевна Нечволодова. Почти никто из старожилов не предполагал, что женщи­на эта еще жива, поэтому ее приезд ока­зался настоящей сенсацией для местно­го населения. Еще девочкой, в 1912 году, Мария Григорьевна покинула родной дом в Царских Колодцах и уехала с ма­терью в Петербург. В первое время она часто приезжала на родину. Потом ста­ла драматической актрисой, вышла за­муж за актера и много с ним странство­вала по свету с концертами. Она снималась и в кино.

И когда теперь, после столь долгой разлуки, она посетила свой родной дом, то с радостью увидела, что он еще цел, что вокруг него сохранились одинокие деревья — свидетели ее юности. Она по­дошла к старой груше и прослезилась, увидев на ней ржавый железный крюк, вросший в древесину. Когда-то на этом крюке висел гамак, в котором она кача­лась в детстве.

Я встречался с Марией Григорьев­ной в бывших Царских Колодцах, встре­чался и в Москве. Как много мы с ней беседовали о прошлом, как много она помогла мне уточнить фактов, связанных с историей ее родного дома. Когда речь зашла о Пушкине, то Мария Григорьев­на с глубоким волнением сообщила мне: «Я точно знаю, что у нас в нечволодовском доме он посвятил  Катерине — этой юной черкешенке — стихи. Я своими гла­зами очень давно видела рукопись, чи­тала ее, но в каких бумагах — не помню,  по-моему, еще в Царских Колодцах у дяди Гриши».

Да, после такого сообщения Марии Григорьевны мы еще долго с ней рассуж­дали о таинственной пушкинской руко­писи. Наконец пришли к общему мнению, что рукопись, посвященная юной черке­шенке, скорее всего осталась в сундуке дяди Гриши — внука Екатерины Нечво­лодовой Григория Федоровича. В трид­цатых годах он собрал все ценные бума­ги и книги, которые дарили известные личности его бабушке, и запрятал в сундук и никого к нему не допускал. Только единственный человек — сын местного священника Литвинова — имел доступ к этому сундуку. В 1936 году, перед отъездом из Цители-Цкаро (Цар­ских Колодцев), Григорий Федорович зарыл этот сундук у себя в саду, но где точно до сих пор никто не знает.

* * *

А теперь снова возвратимся к странствованиям Пушкина.

Когда поэт после путешествия по  Кахетии прибыл в Тифлис, ему действи­тельно подготовили разрешение на пре­бывание в Нижегородском полку. Эти  сведения уже документальные, об этом  пишет сам поэт в «Путешествии в Арз­рум». По приезде в Тифлис он сразу по­лучил записку от генерала Раевского,  который сообщил, чтобы Пушкин спе­шил к Карсу, куда направился Нижего­родский полк.                            

Примерно 10 июня Пушкин покинул Тифлис и направился в Саганлуг, где стояли еще лагерем объединенные отря­ды Нижегородского и Ширванского пол­ков. По прибытии на место поэта ждал радушный прием, устроенный ему самим фельдмаршалом Паскевичем. Он принял поэта в своей палатке, долго и любезно разговаривал с ним. Тогда же, очевид­но, произошла долгожданная встреча Александра Сергеевича с братом Левуш­кой, Раевским, Пущиным. Можно пред­ставить себе, насколько радостными были встречи друзей после долгой раз­луки.

"Путешествие в Арзрум". Пушкин на коне. Рис. Пушкин. 1829

И вот спустя несколько дней после этих долгожданных встреч Пушкин, во­образив себя настоящим нижегородским драгуном, возгорелся желанием повое­вать с турками. Но с ним тут же приклю­чилось страшное происшествие, описан­ное историком В. А. Потто. Пушкин сво­ими глазами наблюдал всю картину пре­красно продуманного и героического сражения нижегородцев и ширванцев с турками во имя освобождения Грузии. 14 июня 1829 г. он выехал вместе с майо­ром Нижегородского полка Семичевым посмотреть живую картину перестрелки. Очутившись в центре событий, поэт вдруг схватил пику убитого солдата, смешался с толпой и вместе с ней пошел на турок. Завязалась рукопашная схват­ка, на Пушкина набросилось одновремен­но несколько турецких солдат. И только чудом поэт уцелел в этой схватке.

Майор Семичев, сильный и ловкий воин, которому генерал Раевский специ­ально поручил присматривать за Пуш­киным, увидев это неожиданное зрели­ще, поспешил на помощь поэту и бро­сился вместе с ним в рукопашную схват­ку. Быстрыми и ловкими маневрами Се­мичев вывел поэта из боя целым и невре­димым. Так Александр Сергеевич под покровительством Семичева следовал с нижегородцами до самого Арзрума.

Блестящая победа русских войск у подножья Саганлугских гор вскружила голову самонадеянному Паскевичу, ко­торый вообразил, что успех был достиг­нут исключительно благодаря его талан­ту. Он тут же возгорелся желанием, что­бы сам Пушкин прославил его подвиг на всю Россию. Но отлично зная, что пред­ставлял собой Паскевич, поэт не обмолвился о нем ни словом. Молчание Пуш­кина вызвало у фельдмаршала глубокое негодование: он стал питать антипатию к поэту, которого несколько дней назад любезно принял в своей палатке.

Сложившаяся нездоровая обстанов­ка глубоко взволновала поэта. Очевид­но по этой причине он ничего не расска­зал потомкам о многих подробностях, связанных с его пребыванием в рядах Ни­жегородского полка и о других встречах.

И по возвращении в Россию в своем творчестве Пушкин также ничего не упо­минает о своих странствованиях по Кав­казу с нижегородцами. Только воспоми­нания о Ширванском полку, который рука об руку с Нижегородским сражал­ся на протяжении всей русско-турецкой войны, нашли свое отражение в поэме «Домик в Коломне». Вот как поэт вос­пел ширванцев:

У нас война! Красавцы молодые,

Вы хрипуны, но хрип ваш не умолк,

Слыхали ль вы походы боевые?

Видали ль в Персии Ширванский полк?

   Уж люди! Мелочь, старики кривые,

   А в деле  всяк из них, что в стаде волк,

   Все с ревом так и лезут в бой крова­вый. 

   Ширванский полк могу сравнить   с октавой.

К сожалению, и Лев Сергеевич, про­служивший в Нижегородском полку бо­лее двух лет, не оставил после себя ника­ких воспоминаний. Все что дошло до нас о нем — дошло из других источников.

Минуло уже больше чем полтора века с тех пор, как братья Пушкины прости­лись с Царскими Колодцами и Караагачем, а память о них так свежа в сознании наших современников. Они гордятся тем,что живут на той земле, где некогда бы­вали эти замечательные люди.

-------------------

* Примечание ведущего сайта:

В издании " А. С. Пушкин. Собрание сочинений в 10 томах. М.: ГИХЛ, 1959—1962. Том 2. Стихотворения 1823–1836" ( © Электронная публикация — РВБ, 2000—2020. Версия 6.0 от 1 декабря 2019 г.)
стихотворение "Л. Пушкину" приводится в следующей редакции:

Брат милый, отроком расстался ты со мной —
В разлуке протекли медлительные годы;
Теперь ты юноша — и полною душой
Цветешь для радостей, для света, для свободы.
Какое поприще открыто пред тобой,
Как много для тебя восторгов, наслаждений
И сладостных забот, и милых заблуждений!
Как часто новый жар твою волнует кровь!
Ты сердце пробуешь, в надежде торопливой,
Зовешь, вверяясь им, и дружбу и любовь.

Эта редакция несколько отлична от той, в какой стихотворение приводится П. Лесновым. В частности, в строке "какое поприще отверзлось  пред тобой" мы видим  у П. Леснова  слово "отверзлось", в издании - слово "открыто" ("какое поприще открыто пред тобой" ).  Есть также некоторые отличия в расстановке пунктуационных знаков.

Просмотров: 1133

Комментарии к статье:

Добавить Ваш комментарий: