Пётр Леснов, краевед-писатель

Пётр Леснов. Жизнь в лесу. Необыкновенная история, рассказанная автору Габриэлом Циклаури

Осенью 1986 года я отдыхал у себя на родине, в Грузии. В небольшом районном городке Цители-Цкаро есть у меня давний добрый друг Иосиф Малхазович Ментешашвили, местный историк и краевед. Конечно, и на этот раз я думал обязательно заглянуть к нему. Но Ментешашвили в первый же день моего приезда вдруг сам пришел ко мне.

— Ах, как вовремя ты появился,— с порога возбужденно закричал он, едва кивнув на мое приветствие.— Завтра я тебя должен обязательно познакомить с необыкновенным человеком. Не пожалеешь...

Необыкновенным человеком оказался невысокого роста седой старик, худощавый, как и все горцы, с темным морщинистым лицом и грубоватым надтреснутым голосом. Звали его Габриэл Циклаури, жил он в горном селе Земо Кеди, а исполнилось ему уже 86 лет.

Мы поставили в саду большой стол, сели втроем, и старик негромко начал рассказывать.

История, рассказанная Габриэлом Циклаури, была столь захватывающей, будоражащей воображение, сколь и невероятной, и я не решился изложить ее иначе, как от первого лица, сократив некоторые подробности и придав ей литературную форму.

Габриэл Циклаури. 1986 г. Фото: Пётр Леснов

 "В 1914 году я, четырнадцатилетний подросток, рано лишившийся матери, вынужден был уйти из родного села Натбеури Мцхетского уезда Тифлисской губернии на заработки. Но покинуть с детства знакомые места я не решился. Поэтому, немного поразмыслив, отправился в горное село Гудамакари, которое находилось неподалеку.

В то время по селам ходили закупщики скота для русской армии — шла первая мировая война. И в Гудамакари я познакомился с одним из закупщиков, оказавшимся к тому же моим однофамильцем. Рассказал ему о себе, и он, сжалившись, взял меня с собой в Азербайджан, к берегам Каспийского моря, и там определил пастухом к беку.

Через некоторое время я обзавелся всеми необходимыми принадлежностями кавказского баранчука (чабана) — папахой, бараньей безрукавкой, чохой, гудой (вещевой сумкой из бараньей шкуры), кинжалом, кресалом, толстой иголкой и другими мелочами.

Больше всего на новом месте меня поразило море. Я любил сидеть на берегу и смотреть на пенистые волны. И в тот весенний день, несмотря на непогоду, я пришел к морю. Дул сильный ветер, морские волны с шумом накатывались на пустынный берег. И тут я вдруг увидел лодку. Она качалась на волнах, прикованная цепью к стальному пруту, торчащему из воды. Поблизости не было ни души. Охваченный любопытством, я подошел к лодке и с замирающим сердцем шагнул через борт. Качаться на волнах было приятно, я задремал. И тут случилось непоправимое. Очевидно, отяжелев подо мной, лодка подпрыгнула на волне и вырвала прут. От страха я схватился за цепь и вытянул его из воды. Лодку понесло в море. Я совершенно не умел плавать, а в лодке не было весел. Мне стало не по себе, но особенно я не волновался — берег виден, хозяин наверняка хватится лодки и меня заметит. Но этого не случилось, и меня одолел страх.

Сколько дней меня носило по морю, я не знаю, потому что счет им быстро потерял. Запасы еды в моей гуде иссякли, и чтобы как-то обмануть голод, я отрезал от сумки и безрукавки небольшие куски и жевал их. Но больше голода меня мучила жажда. Наконец, когда я уже отчаялся найти спасение и стал впадать в беспамятство, волны вынесли мою посудину на берег. Кое-как я вылез из лодки и, огибая огромные валуны, пополз по крутому берегу. С трудом выбравшись наверх, я увидел вдалеке лес. Я готов был бежать туда, чтобы найти родник и напиться, но не смог — совсем обессилел. Лег на песок и заставил себя пожевать кусок бараньей шкуры. Немного отдохнув, побрел к лесу. И как только под ногами у меня появилась высокая трава, я с нетерпением стал рвать ее и жадно жевать сочные стебли...

Долго бродил я по лесу, ночь сменяла день, солнце уходило и всходило, но дни я не считал. Наконец я решил выбрать одно направление и идти до тех пор, пока не наткнусь на какое-либо жилье или на человека. И вот однажды я вышел на большую поляну, окруженную с трех сторон редколесьем, а с четвертой ее замыкала скала. Непонятно отчего, сердце у меня тревожно забилось. Я шел и оглядывался, пока вдруг в глаза мне не бросилась свежевскопанная земля. Несомненно, кто-то приходил сюда собирать земляную грушу. А если это был зверь? И тут я заметил человеческие следы...

Несколько дней я провел на поляне в лихорадочном ожидании людей. Наконец я решил поселиться здесь и начал строить возле поляны коху (хижину). Если люди придут даже ночью, они обязательно заметят ее.

И вот однажды я вышел из своего жилища и увидел бежавших ко мне людей. Они были совершенно голыми, бородатыми, с длинными распущенными волосами. Я одновременно и обрадовался и испугался, потому что выглядели они довольно странно. Люди окружили меня, выставив вперед палки словно пики. Я стоял, боясь пошевелиться. Видя, что с моей стороны нет даже намека на сопротивление, они подошли поближе и заговорили между собой на непонятном языке. Затем один из них приблизился ко мне и одобрительно похлопал по плечу. Я воспрянул духом, сообразив, что они не замышляют ничего плохого против меня.

Один за другим они по очереди подходили ко мне, брали за руку и тянули за собой — без всякого насилия, с улыбками. Я понял, что они приглашают и меня, но чего-то испугался и с ними не пошел. Провожая взглядом странных гостей, бесшумно исчезающих в густом кустарнике, я уже жалел о своей нерешительности. Что, если они больше не вернутся и я навсегда останусь в одиночестве?

Я провел бессонную ночь, которая показалась мне нескончаемой. Наконец солнечные лучи высветили верхушки скалы, я выскочил из хижины и увидел на поляне вчерашних гостей. Теперь среди них были женщины и дети. На этот раз они шли без опаски, палки мирно несли на плечах и на меня смотрели с дружелюбным любопытством. Как и вчера, стали звать меня с собой, и на сей раз я с готовностью двинулся за ними.

Шли мы долго, продираясь сквозь густой кустарник едва приметными тропами. Наконец перед нами открылась поляна, на которой дымился костер, a вокруг стояли камышовые хижины. В каждую вел узкий, ничем не прикрытый проход, а пол жилища толстым слоем покрывала сухая трава. Поверх нее были разостланы шкуры диких козлов. Но для меня, долгое время ночевавшего на деревьях, даже от этих убогих жилищ повеяло теплом и уютом.

Встретили меня здесь без настороженности, но и без заметного интереса. И так как меня никто не смущал излишним вниманием, я с любопытством присматривался к незнакомой жизни. С недоумением заметил, что в жилищах отсутствовали какие бы то ни было утварь, посуда, орудия труда. Острые камни да колья с каменными же наконечниками — вот все, чем пользовались эти лесные жители. Я видел, как двое мужчин, сунув палки в огонь костра, ждали, пока концы их обуглятся. Затем они выхватили палки из огня и стали тереть их обгоревшими концами о землю.

Вскоре я выяснил, что каждая семья жила в своей хижине. Странно, но пожилых людей я здесь не увидел.

Весь день мной никто не занимался: но к вечеру я заволновался, боясь, что меня оставят спать на улице. Не успел я об этом подумать, как ко мне подошли несколько мужчин, взяли за руки и подвели к женщине, рядом с которой стояли двое взрослых детей — парень и девушка. Как я понял, эта женщина была вдовой. Ей-то меня и поручили. Женщина жестом пригласила меня следовать за ней в хижину. Здесь, на козьих шкурах, с одной стороны от себя она положила спать дочь, с другой легли ее сын и я. Шкуры хорошо согревали, и никто поэтому ничем другим не укрывался.

Утром я проснулся в прекрасном настроении, поскольку понял, что стал полноправным членом общины этих лесных людей. Вскоре после завтрака ко мне подвели двух девушек — дочь вдовы, в семью которой меня определили, и ее сверстницу. Что-то долго объясняли, показывая на них, но я никак не мог понять, чего от меня хотели. И страшно смутился, когда вдруг сообразил, что мне предлагают на выбор невест. Заметив мою растерянность, вдова подошла к своей дочери, взяла ее руку и положила мне на плечо. Другая девушка тут же удалилась. Потом нас провели по стану, жестами объяснив мне, где можно строить отдельную хижину. Позже я все ломал голову, почему ко мне подвели двух девушек. Возможно, считали, что я должен был сам выбрать, а раз не сумел, решили по-своему.

Как бы там ни было, я оказался вдруг женатым человеком, и мне ничего не оставалось, как на следующий день приступить к строительству собственного дома. Как смог, я жестами объяснил брату новоявленной супруги, чтобы он помог мне заготовить камыш.

Кинжалом я быстро нарезал нужное количество стеблей. Мы их связали в пучки и начали перетаскивать в селение. Я взваливал пучки себе на плечи, и, глядя на меня, мой спутник делал то же самое. Но я был одет, а вот ему пришлось несладко. Однако, несмотря на израненную спину, он не роптал и упорно таскал связки камыша. Тогда-то я и понял, что здесь заготовляют камыш самым примитивным образом — срывают руками, потом теребят, размочаливая жесткие стебли, оттого концы камыша и окаймляли бахромой основания хижин.

Свое жилище я строил не так, как здесь было принято, то есть камыш на своды не разбрасывал россыпью, а укладывал его пучками да еще стягивал цнелями. Хижина получилась уютной, и я надеялся, что она понравится моей молодой жене.

Жизнь лесных людей протекала в обыденных делах и заботах, смысл которых сводился к тому, чтобы поддерживать в стане огонь и добывать пропитание. Мужчины ходили на охоту, за дровами, а плоды и ягоды собирали все, в том числе и дети. Я не переставал удивляться, что никому не приходило в голову соорудить для этого корзины — они просто набирали столько плодов, сколько могли донести в руках, и шли домой. И даже когда я сплел несколько корзинок, в селении ими все равно пользоваться не стали.

Зато охотились люди здесь с выдумкой, интересно. В удобном месте, возле скалы, они соорудили меж деревьями изгородь из прутьев, которая оказалась надежной ловушкой. Охотники делились на две группы: одни шли в лес, чтобы гнать зверей, другие становились с палками у ловушки. Как только напуганное криками стадо диких коз оказывалось в загоне, животных забивали палками — столько, сколько требовалось на всех для пропитания на сегодняшний день, остальных выпускали в лес.

Когда добычу доставляли домой, мужчины принимались за разделку туш. Острыми обломками камней снимали шкуры и расстилали их мездрой вверх возле костра. Затем теми же камнями резали мякоть на мелкие кусочки и раскладывали их на шкурах. Разжигали сильный костер, чтобы мясо быстро подвяливалось. Но на этом обязанности мужчин заканчивались. Женщины затем поровну делили мясо, выдавая каждому по два куска, не больше. И все были довольны, никто не роптал. Ели два раза в день — утром и вечером, но в мясной пище себя ограничивали. Самое удивительное, что и собранные лесные фрукты они тоже подвяливали на огне, а земляную грушу пекли на углях, как картошку...

Со временем у меня родился сын, которого я назвал Гелой. Гордясь своим отцовством, я очень жалел, что не мог выразить всех чувств жене и ее родным. Все мои старания изучить язык племени оказались тщетными.

С рождением Гелы у меня появились новые заботы. Младенцев здесь вскармливали сначала, как водится, материнским молоком, а потом всем тем, что ели сами взрослые, вплоть до вяленого мяса. Я видел, как умирали дети, и был поражен спокойствием их родителей. Никто не горевал, не плакал. На следующий день после смерти ребенка мать рано утром уносила его в лес и возвращалась только к вечеру совершенно невозмутимая. Хоронила ли она его в лесу или просто оставляла в укромном месте — мне было неизвестно.

Между тем Гела подрастал, и я все больше привязывался к нему. Когда начала желтеть и опадать листва, я определил, что сыну исполнился год.

Однажды утром я, как обычно, отправился на охоту. Найдя звериную тропу, растянул петлю-ловушку и стал ждать. Однако мне на сей раз не везло. Прождав два дня, ни с чем отправился к дому. И когда я вышел на поляну, меня охватил ужас. Весь стан был разгромлен, хижины разрушены, костер погашен, а на земле лежали забитые камнями мужчины — человек десять. Я стал громко звать свою жену, сына, но ответа так и не дождался. Видимо, мои соплеменники разбежались или были угнаны в плен. Но кем? Для меня это так и осталось загадкой. Я плакал, горюя о жене и сыне, облазил все кусты, но не нашел никаких следов. Ночь провел без сна, боясь, что вернутся те, кто разорил селение. Наутро я снова осмотрел все окрестности в надежде отыскать раненых соплеменников. Все было напрасно.

Снова оставшись один, потеряв близких мне и родных уже людей, я решил идти к морю. Два дня шел я по лесу почти без отдыха. Наконец деревья расступились, и на горизонте показалась голубая гладь моря. Волны с мерным шумом накатывались на пологий песчаный берег. Он был покрыт редкой чахлой травой и кустарником. А рядом поднимался лес, который поразил меня видом могучих деревьев. Добравшись до них, я заметил в стволе одного большое дупло и тут же смекнул, что в нем можно будет укрыться и от дождя, и от хищников. Однако, заглянув туда, я с сожалением убедился, что дупло довольно тесновато для меня. Тогда мне пришла в голову мысль разжечь внутри дерева костер и таким образом расширить дупло. Набросал в него сухих сучьев, высек огонь... Когда сырая древесина затлела, из дупла повалил густой черный дым.

Готовя себе убежище, я и думать не думал, что черные клубы дыма заметят с корабля, проплывающего недалеко от берега. О нем я вообще не помышлял. И когда увидел шлюпку, уткнувшуюся носом в песчаный берег, из которой стали выскакивать вооруженные моряки, не знал, верить своим глазам или нет, плакать или смеяться. Я лишь молча с трепетом ждал их приближения. Один из моряков что-то спросил меня, но я его не понял. Тогда меня посадили в шлюпку и доставили на корабль, оказавшийся военным. Моряки отнеслись ко мне неплохо, поили и кормили, пока судно не пришвартовалось к берегу, на котором рассыпались дома небольшого городка.

И хотя он был мне незнаком, я обрадовался, думая, что приключения мои закончились. Но радость была преждевременной. Меня, как позже я понял, грязного, обросшего, одетого в истрепанную козью шкуру, к тому же разговаривающего на непонятном языке, приняли за настоящего дикаря. Я попал в руки дельцов, которые посадили меня в клетку и стали возить на арбе по деревням, за небольшую плату показывая ротозеям. Я не мог даже протестовать — никто не понимал меня, все только смеялись.

Но вот однажды в толпе возле моей клетки оказался купец. Я заметил, как он долго и пристально разглядывал меня. Лицо его не было безучастным. И когда он заговорил со мной, я заволновался, хотя ничего и не понял. И вдруг среди незнакомых слов я услышал: «Картвели хар?» (Ты грузин?) «Ки, батоно!» — закричал я (да, господин), еще не веря, что нашелся человек, который меня поймет..."

Голос старого Габриэла задрожал от волнения. Слушая его рассказ, я не раз убеждался, что он словно заново переживал приключившееся с ним. Не верить его чувствам было просто невозможно. И в то же время все рассказанное Циклаури выглядело столь необычно, что в его реальность никак не верилось.

— А дальше? — нетерпеливо спросил я его.

— Потом тот купец потребовал,— голос старика звучал уже приглушенно,— чтобы меня выпустили из клетки. Он взял меня с собой, сводил в баню, в парикмахерскую, купил одежду, обувь... В общем, вернул мне человеческий облик. Я узнал, что моим спасителем был русский, которого звали Петром. Он и привез меня в Грузию, помог устроиться работать извозчиком...

Во время этого рассказа я ловил себя на мысли, что не перестаю сомневаться. Да и как иначе? Ведь столько времени прошло с тех пор, почему же Габриэл Циклаури решил поведать обо всем только сейчас? Но это чуть позже попытался мне объяснить мой друг Ментешашвили.

— Я спросил старика об этом в первую очередь. Дело в том, что человек он малограмотный. Кое-как читать и писать научился лишь после возвращения в родное село, при Советской власти. Не раз пытался рассказывать односельчанам о своей жизни среди дикарей, но сам понимаешь, как воспринимали его рассказ. Тогда и решил Циклаури записать свои приключения — ты видел эти старые пожелтевшие тетради. Он ведь из горного села в райцентр приехал первый раз лишь несколько дней назад. Зашел в парикмахерскую около железнодорожного вокзала, разговорился с мастером, а тот сразу позвал меня...

Позже, уже вернувшись в Москву, я не раз перечитывал запись рассказа Габриэла Циклаури, пытаясь разобраться, к каким же лесным людям забросила его судьба. Но один факт в его истории поразил меня особенно сильно. Это его описание единственного оружия лесных людей — палок с заостренными концами. Известно, что в XIV—XVI веках в Грузии кахетинцы при недостатке оружия пользовались именно заостренными обожженными палками. И гораздо позже, когда, например, в 1800 году в Восточной Грузии произошло кровопролитное сражение русских войск в союзе с грузинскими ополченцами против завоевателей Омар-хана аварского, то, по свидетельству исторических документов, ополченцы частично были вооружены обожженными кизиловыми палками.

Во время рассказа Габриэла Циклаури я не раз переспрашивал его о внешности лесных людей. И он всегда без колебаний повторял: низкорослые, лицом похожие на монголов — чем ставил меня в тупик. Ведь основное аборигенное население Закавказья — люди рослые с продолговатыми лицами.

Так что же, в начале нашего века на территории Азербайджана существовали племена дикарей? Как-то не верится. Ну а просто одичавшие люди могли сохраниться там в дебрях лесов? Тогда откуда они взялись?

И все же, если верить рассказу Габриэла Циклаури, можно предположить, на мой взгляд, что приютившие его «дикари» — потомки воинов, оставшихся в здешних лесах с XIV века после нашествия на Закавказье Тамерлана, или Тимурленга, как его называли на Кавказе. Завоеватели очень жестоко обращались с местным населением. Оказывая сопротивление врагу, крестьяне собирались в дружины, во главе которых стояли народные герои. Как, например, Тукурмиш, лицо исторически достоверное и хорошо известное. Именно такое народное воинство очень часто загоняло отряды завоевателей в глухие лесистые места. Общеизвестно также, что у Тамерлана было много воинов из монгольских кочевых племен. Поэтому можно допустить, что именно они, загнанные в леса и не сумевшие или боявшиеся выбраться оттуда, находили ущелья с теплым климатом в течение всего года, ведя совершенно замкнутый образ жизни и постепенно вырождаясь. Кстати, и Циклаури за время скитаний тоже ни разу не видел снега.

Правда, все это можно предположить, лишь поверив его рассказу.

От редакции

Ознакомившись с очерком П. Леснова, мы не смогли прийти к определенному выводу — имеем ли мы дело с подлинными событиями, случившимися с Габриэлом Циклаури, либо перед нами не лишенная таланта мистификация, вариант «робинзонады», в правдивость которой уверовал автор. Решили обратиться к экспертам. Однако и ученые не пришли к общему мнению. Тогда редакция решила познакомить читателей и с очерком, и с отзывами. Может быть, племя «лесных людей» все-таки обитало где-то в горах Кавказа еще в начале века?..

В. Кобычев, старший научный сотрудник сектора Кавказа Института этнографии АН СССР, доктор исторических наук:
— Упоминания о диких голых и волосатых людях нередко встречаются в мифах и легендах древнего Двуречья, в «Истории» Геродота и многих других сочинениях прошлого. Так, итальянский путешественник Ксаверио Главани в своей работе «Описание Черкесии» (конец XVIII века) рассказывает, как однажды отряд горцев, переходивший Кавказский хребет, подвергся нападению «голых людей», которые при этом кусались, подобно собакам.

«Лесные люди» фигурируют в фольклоре многих народов Кавказа. В некоторых сказаниях их наделяют совершенно фантастическим обликом — с якобы торчащим из груди каменным или костяным топором и тому подобное. Но большей частью они предстают перед нами вполне реальными, только «волосатыми и безмолвными людьми» с топорами в руках. Русский этнограф Н. С. Иваненков, опубликовавший в начале нашего века одно из таких описаний, замечает, что оно соответствует изваяниям позднего средневековья, встречающимся в верховьях реки Зеленчук и изображающим таких же людей с топорами в руках. По его мнению, в обоих случаях «прототипами» могли служить остатки одичавшего христианского населения этих мест, скрывавшегося от преследований утверждавшихся здесь мусульман.

Другой известный дореволюционный кавказовед, В. Ф. Миллер, записывая одну из легенд о «диких» людях, добавляет, что его рассказчик утверждал, будто лично знает в одном селении Северной Осетии девушку, отец которой был алмаеты (албасты) — это широко распространенное на Северном Кавказе и в Средней Азии название мифических «лесных людей». Советский археолог и краевед Л. П. Семенов, записывая в 30-х годах генеалогию ингушской фамилии Даурбековых из селения Горак, обнаружил у них в восьмом поколении предка по имени Албаст. Мне самому не раз приходилось слышать, что и сейчас такие люди будто бы обитают в горах Абхазии.

В Азербайджане имеется только два района, в которых леса и горы подходят близко к морю: на севере и на юге республики. Предпочтение скорее всего следует отдать крайнему югу, району Ленкоранской низменности, на запад от которой действительно поднимаются Талышские горы и находятся малохоженые леса. Да и зимы в этой части Азербайджана, как правило, теплые. Но более точнее «привязать» рассказ Габриэля Циклаури невозможно.

Что касается предположения автора статьи о том, что «дикие люди», приютившие рассказчика, могут быть потомками воинов Тамерлана, то здесь возникают большие сомнения. Габриэл Циклаури говорит, например, что встреченные им дикари были бородатыми, тогда как монголоиды не имеют на лице пышного волосяного покрова. Малый рост этих людей тоже не довод — полуголодная многовековая жизнь в лесу ведет к вырождению потомков. Как, например, это случилось с викингами Гренландии. В целом же вывод автора о том, что это были не мифические лесные существа, а обычные, но одичавшие люди, представляется приемлемым. В период крупных иноземных нашествий отдельные группы людей на Кавказе вполне могли искать спасения в горах и малохоженых лесах края. Арабский писатель Абн ал-Асир, описывая поход монголов на Северный Кавказ в 1221—1223 годах, сообщает, что разбитые ими кыпчаки бежали «в болота и на вершины гор»... Под болотами здесь принято понимать низовья Терека с его многочисленными плавнями и островами. Но это вовсе не означает, что именно в это время и появились интересующие нас люди.

А. Аббасов, зам. директора Института истории АН Азербайджанской ССР, кандидат исторических наук:
— После «круглого стола» в газете «Комсомольская правда» тема «снежного человека», реликтового гоминоида вновь стала волновать умы людей. Нетрудно предугадать, что поток новых «очевидцев» в ближайшее время возрастет и в подобной ситуации нужен особенно тщательный отбор материалов к публикации. Большое значение имеет, по нашему мнению, групповой характер свидетельств, четкая временная и пространственная локализация, возрастные и физиологические характеристики свидетелей и т. д.

В этой связи рассказ Г. Циклаури в материале П. Леснова трудно отнести к числу заслуживающих внимания. Дело не только в том, что свидетельство одного человека, в преклонном возрасте «вспомнившего» о встрече и совместном проживании в подростковом периоде с целой группой одичавших людей, вызывает резонный скепсис. Само содержание рассказа слишком уж грешит псевдоисторическими особенностями известного литературного жанра.

Нет возможности локализировать место событий (кстати, зону Каспийского побережья Азербайджана никак нельзя отнести к «темным» уголкам ойкумены). Фантастически выглядят обстоятельства как попадания героя в «оные места», так и чудесного спасения русским купцом, заговорившим в Азербайджане на грузинском языке. Можно к этому добавить и то, что не столь уж и удалена Грузия от Азербайджана, чтобы грузинскую речь в нем приняли за непонятный, «дикарский» язык.

Невероятно, чтобы военный корабль, проплывающий в начале XX столетия вдоль достаточно густонаселенного побережья Каспия (поселения здесь разбросаны по крайней мере с античных времен), отправлял бы на берег шлюпку с матросами для выяснения характера каждого дымка на берегу. Этот столь естественный атрибут робинзонады, уместный на необитаемых островах океанских просторов, нелепо выглядит в условиях Азербайджана начала века.

Сам П. Леснов «поражен» совпадением одной детали — «палок с заостренными концами», которые использовались грузинами. Нужно сказать, что не только это, но и «стада диких коз» явно перенесены искусственно с грузинской на азербайджанскую почву. Вообще нам не удалось обнаружить ни одного историко-этнографического атрибута, который можно было бы отнести к азербайджанской действительности.

Что касается послесловия В. Кобычева, то оно интересно само по себе, но рассказа Г. Циклаури ничем не подтверждает.

Можно было бы провести и более подробный анализ рассказа Г. Циклаури, но, на наш взгляд, и сказанного выше достаточно.

М. Быкова, член совета объединения криптозоологов при Дарвиновском музее:
— Как это часто бывает при попытках объяснить практически необъяснимое, человек прежде всего хватается за любое близлежащее понятие, смутно напоминающее первое. Если рассказ идет о животном мире или о людях, пребывающих на низких ступенях развития, то тут же, независимо от ранга рецензента, непременно вспоминают так называемого «снежного человека» (якобы по аналогии).

Делать же этого ни в коем случае нельзя. Все аналогии исключаются сразу, так как он всегда волосат, не является монголоидом и не владеет речью. А серьезному читателю могу посоветовать, чтобы он и не ставил себе цель непременно разгадать эту тайну (для этого слишком мало данных!), а отнесся бы к публикации как к художественному произведению.

Само по себе произведение Леснова — довольно складное и интересное повествование. И даже приоткрывая завесу над очередной, хотя бы маленькой, тайной природы, автор не боится показаться «неакадемичным», несерьезным.

Самое слабое место материала П. Леснова — невозможность привязки события к конкретной местности, оно абстрактно происходит на побережье Каспия.

Самое сильное впечатление — от личности рассказчика, силы духа, умения приспособиться к любым условиям, так как он трудолюбив и устремлен всеми помыслами к тому, чтобы выжить. Поражает же то, что в начале нашего века на сравнительно обжитом побережье Каспия жили люди, которые по укладу жизни напоминали людей каменного века. При прочтении материала не возникает банальной мысли: верить или не верить? Такого рода сведения могут лежать только в иной плоскости: как обидно мало мы знаем о земле и ее обитателях. Мне кажется, мы не можем пройти равнодушно мимо сообщения Габриэла Циклаури.

Известный журналист Иван Щедров попал однажды в исключительную ситуацию. Вместе с несколькими журналистами во Вьетнаме он должен был проникнуть в отдаленный горно-лесной массив. Проводники-вьетнамцы услышали подозрительный звук и сразу сообразили, что летят американские самолеты для обработки леса ядохимикатами. Они предложили журналистам укрыться в пещере, что и было сделано. Когда глаза вошедших привыкли к пещерному мраку, все увидели, что до них там нашли укрытие еще трое. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что эти трое покрыты густыми волосами и не владеют речью. У журналистов хватило ума не приставать к этим троим немтырям, что само по себе довольно редко случается. После всего этого вьетнамские товарищи умоляли участников события никогда не упоминать о встрече.

— Почему? — вопросили хором журналисты.

— Потому что американская пропаганда сразу поднимет шум на весь мир, что во Вьетнаме живут дикари!

Журналист Бэрчет все же что-то написал об этом. Щедров ограничился одной фразой в очерке, опубликованном в «Новом мире».

Что касается А. Аббасова, то ему надо было бы, по-моему, посмотреть на материал глазами человека, способного удивляться. Хочу сказать, однако, что обсуждение проблемы «снежного человека» не имеет никакого отношения к рассказу. И сам термин «дикие» неприемлем, ибо любая отсталость, удаленность от центров цивилизации еще не синонимична дикости. Надо всегда помнить о том, что вынужденная «дикость» описываемых П. Лесновым людей может быть в большей мере обусловлена тем, что у них имелись не вымышленные враги, а реальные и страшные, угнетавшие их, что и подтверждается их внезапной ужасной гибелью.

П. Леснов, кандидат биологических наук

-----------------------------------------------------------------------

Источник: 

Пётр Леснов. Жизнь в лесу. Необыкновенная история, рассказанная автору Габриэлом Циклаури// "Журнал "Вокруг Света", май 1988 г.  

Фото: Пётр Леснов

--------------------------------------------------------------------

Анонс к следующей публикации: Выслушав рассказ Габриэла Циклаури, Пётр Леснов  начал  терзаться вопросом: где всё это происходило? Судя по описаниям, Габриэл попал в субтропики, а они начинаются на границе Азербайджана с Ираном…. Но где именно проживало племя, в Азербайджане или в Иране?  И кто эти лесные люди? Как там оказались? Потомки первобытных людей? Или, предположил Пётр, потомки воинов Тамерлана, загнанные ополченцами пять веков назад в леса и чудом там выжившие? За полчищами Тамерлана, как известно, следовали богатые гаремы, отсюда объяснение, откуда в племени взялись женщины… В поисках ответа надо было ехать на юг Азербайджана, в талышские леса, там субтропики, там море, и там, скорее всего, можно хоть какие-то следы существования лесных людей.   Потом эти письма из Азербайджана, в них вполне серьёзные, образованные люди писали, что… Стало несомненным: надо ехать в Азербайджан, и Пётр, с трудом дождавшись отпуска,  поехал...

Следующая публикация, "В поисках лесных людей",  расскажет о путешествии Петра Леснова, предпринятом им в поисках диких людей под влиянием истории, случившейся с Габриэлом Циклаури. 

Просмотров: 802

Комментарии к статье:

Добавить Ваш комментарий: