|
Каин нашего времени. О рассказе Насти Родионовой "Куколка"
Автор: Пётр Згонников |
Добавлено: 24.09.2018 |
|
И мальчики кровавые в глазах...
И рад бежать, да некуда... ужасно!
Александр Пушкин
 |
| Каин убивает Авеля |
«Куколка» Насти Родионовой подобна золотнику, что мал, да дорог. Только золотник рассказа так упрятан в кружева авторского замысла, что разглядеть его с ходу не дано.
Вход в мир «Куколки» прикрыт дымовой завесой из любовного треугольника. Как специалист, сложив направление разных сил, знает, куда упадет взрываемое им здание, так и Настя Родионова, выстроив конструкцию из предсказуемых читательских реакций, точно рассчитала, куда упадёт интимное бельё её героини. Знала, что сработают стереотипы и выставят свои стереотипные оценки: героиня Настя – молодая, алчная и хищная девица, герой Озеров – немолодой похотливый кобель, жена Озерова – жертва, поступок Насти на кладбище – кощунство, история – пошлая, рассказ – подрыв под мораль, под вековечные устои.
Вероятность подобного рода оценок я считал высокой, но думалось, что очевидная незаурядность текста явится для читателей знаком, что надо игнорировать первоначальное впечатление и отправляться в поиск скрытых в зафасадье смыслов. Пусть не в поисках концептуальной направленности рассказа в целом, но хотя бы в оценке отдельных его частностей. Почему бы не допустить, думал я, что влечение Озерова к Насте могло иметь и более сложную природу, чем простое вожделение? Взять, к примеру, пушкинскую элегию «Безумных лет угасшее веселье»: «И может быть — на мой закат печальный/ Блеснет любовь улыбкою прощальной»? Озеров, напомню, много старше Насти, и безоговорочному его осуждению наблюдение Пушкина (как альтернатива) вполне могло бы подойти.
Но случилось так, что любовный треугольник и парящий в воздухе предмет чисто женской принадлежности полностью поглотили читательское внимание, оставив в тени всё остальное. А поступок героини на кладбище, не вкладывающийся ни в какие нормы, усилил фиксацию на второстепенных деталях, вызвав праведный гнев оскорблённой нравственности. Кто бы спорил, что героиня Родионовой не в борделе, где жрицы любви развлекаются бросанием трусиков в клиентов, а в месте скорбном, где вести себя таким образом может совсем уж невменяемая личность. И если уж автор претендует на право называться писателем, то пусть не забывает, что настоящая литература это не дом с красными фонарями, а горний храм с начертанными на его стенах максимами от небожителей, обитель священников, жрецов и богов, славящих доброе и вечное.(Религиозному отношению к литературе будет посвящена готовящаяся к публикации статья писателя Лачина «Когда писатель – бог…»).
Существует другой подход к оценке творчества, суть которого можно выразить универсальным высказыванием Христа о кесаре и Боге: «Отдавайте кесарю кесарево, а Богу Богово». Применительно к "Куколке", как и к любому художественному произведению, это означает, что литературу нужно оценивать критериями литературными, мораль - моральными, достоинства хирурга - его мастерством.
«Куколка» - не книга о правилах хорошего поведения и не пособие по курсу этики. Это литература, которая может быть хорошей или плохой, самобытной или вторичной, шаблонной или оригинальной, свободной от мыслей или наполненной ими, коммерческой жвачкой или явлением. Не поступки вымышленных персонажей, хороши они или плохи, надлежит обсуждать, а достоинста и недостатки самого произведения: его язык, композицию, сюжетность, авторский стиль, приёмы. Пытаться понять, какие сигналы своей души посылает взявшийся за перо, какие мысли и открытия, выловив в общении с собой и с Богом, он хочет донести.
Так что же хотела сказать своей «Куколкой» Настя Родионова? Она не ответит на этот вопрос - писатели не любят, когда их об этом спрашивают, скучнеют, смотрят на часы и, опустив глаза, говорят, что опаздывают на важную встречу. У Льва Толстого, помнится, кто-то из прочитавших «Войну и мир», спросил, что он хотел сказать своим романом, на что услышал приблизительно следующее: «Перечитайте! Всё, что я хотел сказать, там написано».
И сказал [Господь Каину]: что ты сделал? голос крови брата твоего вопиет ко Мне от земли; 11 и ныне проклят ты от земли, которая отверзла уста свои принять кровь брата твоего от руки твоей; 12 когда ты будешь возделывать землю, она не станет более давать силы своей для тебя; ты будешь изгнанником и скитальцем на земле.
Библейские строки о Каине, осмысленные автором в приложении к нашему времени, и есть тот самый золотник, сердце рассказа и его краеугольный камень, на котором держится вся многоплановая конструкция «Куколки». Озеров, каин наших дней, не может, как и его древний предшественник, найти душевного покоя. Образ убитого стал его наваждением. Даже в тёплых женских руках, возвращающих мужчину в младенчество, он не может забыть, как подстреленным воронёнком падал на землю чеченский мальчик.
Мы завели его в дом, спросили, где все. Хрип. Пауза.
Дом был пустой, но шел пар из чайника. Хрип. Пауза.
Он залез под стол, скорчился и дрожал. Хрип. Пауза.
Он сказал, что остальные ушли в лес. Хрип. Пауза.
Он просил пощадить, но было нельзя. Хрип. Пауза.
Он был один из них. Он был враг. Хрип. Пауза.
Мальчишка. Лет двенадцать на вид. Хрип. Пауза.
Перед выстрелом он плакал. Хрип. Пауза.
Тело бросили в яму. Хрип. Всхлипывание. Тишина.
Тяжёлое и липкое, как чернозём в осеннюю распутицу, проклятие Каина лежит на Озерове. Он выталкивает его из себя, выплёвывает вязкими, как мокрота безнадёжного туберкулёзника, кусками чёрной памяти, выхрипывает слабеющими связками умирающей души - и не может. И никогда не сможет, говорит автор. Природа не простит. Она наложит на него эпитимью: вернуть вместо одного убитого ребёнка десять живых. Она сделает из него вечного любовника, который неприкаянным казановой будет переходить из одной постели другую, а найдя однажды любовь, тут же будет терять её.
Чёрные кружевные трусики символ беспрерывного скитания Озерова по улицам и закоулкам физической любви, это его наказание и единственная надежда спасти душу. В простыни новых романов его гонит чувство вины, известное каждому солдату, видевшему, как в предсмертных корчах расчерчивают чёрную землю синеющие на глазах пальцы убитого им человека: «Что наши герои на закорках войны/ Въезжают в квартиры своих сыновей, и чувство вины/ Их гонит кортежами, как диких зверей, /Отмокнуть в борделях в объятьях внебрачных своих дочерей» (Павел Кашин).
Озеров, говорят, блудник, бабник и предатель. Но посмотрите в оконцо, приоткрытое в его душу Настей Родионовой. Там другая картина. Там на чёрном полу, залитом кровью, сидит каин нашего времени, наш сосед по лестничной площадке, ваш коллега, мой друг. Его оболочка украшена приметами успеха, - он и богат, и успешен, и знаменит, - но внутри него пустота, как у вылущенного фасолевого стручка.
Две тысячи лет прошло, столько всего изменилось. Пять хлебов и двух рыб заменили макдональдсы и дорогие ресторан, неторопливых осликов - быстрые машины, пыльную дорогу в Иерусалим – асфальт и красные VIP-дорожки, пальмовые ветви – фанфары и фейерверки. Не ушло каинство, говорит автор, не должно, заявляет, меняться и наше отношение к нему. Убийство ребёнка - абсолютное зло, ему нет и не может быть никакого оправдания. Подчёркивая свою непримиримость, автор лишает героя единственной отрады, и она, черная и кружевная, повинуясь писательской воле, падает на землю, не долетев до могилы.
«Обернувшись, я встретилась глазами с мальчиком. Его взгляд был колючим, как и его взъерошенные чёрные волосы. Я снова подняла глаза на мальчика. Он усмехнулся и спрятал лицо за еловыми ветками».
Не будет у Озерова, говорит Настя Родионова, покоя в загробной жизни. Черноволосый мальчик лет двенадцати будет каждый день приносить ему венок из еловых веток, не давая забыть, что похороны озеровской души, начавшиеся в расстрельный день в чеченском лесу, не закончатся уже никогда.
Хороший рассказ написала Настя. Просмотров: 1571
|
