Карганов Георгий Викторович в год смерти. 1941 год

Об отце  я знаю меньше, чем о любом из дедов..

Отец погиб в первые годы Великой Отечественной войны, когда мне было чуть больше года.

Тогда мы с мамой жили в Ленинграде, мама много работала и, как только я немного подрос, на меня была возложена  обязанность, связанная с гибелью отца.

Семьям погибших выплачивалась пенсия, для ее получения надо было время от времени являться в военкомат. Текст похоронки мама написала на толстом листе картона, заверила эту копию у нотариуса, и так   я ходил по кабинетам.

Военкомат располагался  на другом конце города, жаждущих попасть было много, очередь приходилось занимать накануне вечером. Подходы к зданию и коридоры военкомата были забиты вдовами, детьми, искалеченными солдатами.  Я  простаивал часами, терпеливо ожидая своей очереди. Брал с собою книжки, с ними время бежало быстрее.  

Без посмертной помощи отца нам с мамой пришлось бы очень трудно. Мама в работала в «Теплоэлектропроекте»  техником-электриком, проектировала, как часто слышал от нее, какие-то  вторичные коммутации.  Подзарабатывала к своим малым  900 рублям (90 рублей после денежной реформы Хрущева - ведущий сайта) тем, что брала чертить на дом. К седьмому классу школы я более или менее освоил черчение и начал помогать ей, помню, как нередко засиживались за работой далеко за полночь.

Тема героизма отца нами никогда не обсуждалась. В нашем классе только у троих ребят отцы вернулись с войны, остальные - погибли, и всех их мы считали героями.

В Красной армии. Карганов Георгий Викторович. 1939 год

Отец погиб в августе 1941 года, через четырнадцать месяцев  после моего рождения.

«В результате мужества и доблести т. Карганова огонь противника был подавлен и наши части выполнили боевую задачу по захвату занятой противником территории. Немало фашистских негодяев было уничтожено огнём  подразделения, которым командовал т. Карганов. Но в период, когда т. Карганов всё делал для разгрома врага, он, руководя боем, был убит прямым попаданием. Смерть была моментальна. Комиссар полка Зайцев».

Буква «т.» в приложении к фамилии отца означает «товарищ». «Товарищем» его   сделала смерть – по происхождению он был дворянином, вторым ребенком в  семье потомственного дворянина Виктора Михайловича Корганова,  служившего в год его рождения офицером 208 Лорийского пехотного полка в Лагодехи.

Местом рождения в документах отца указан Тифлис.  Почему, напрашивается вопрос, не Лагодехи, где проходил службу и жил со своей семьей его отец. Могу предположить,  что  из-за отсутствия в Лагодехи дипломированных, опытных акушерок. Откуда им было взяться, если основное «население» Лагодехи, который был штаб-квартирой полка, составляли офицеры и солдаты. Гражданскому  же поселению, представленному несколькими сотнями лиц, «повивальная баба» не полагалась, наверное,  по штатам.

В Тифлисе же у дедушки и его жены, моей  бабы Жени, проживала многочисленная родня, и были в городе, конечно, акушеры и женские  доктора (В начале 20 века Тифлис считался центром передового  акушерства на Кавказе, в нем  был даже  Повивальный институт, учебное заведение по подготовке акушерок – ведущий сайта).

Тифлисский период жизни отца мне неизвестен.  Когда  пришло время анкет, я, заполняя графы о своих родителях,  обычно умалчивал о дворянстве отца. Писал, что он родился в Тифлисе, что его отец погиб до революции на Турецком фронте, что работал слесарем в Тифлисе и инженером–электриком в Ленинграде, что погиб в 1941-ом на войне… Только однажды, незадолго до своей отставки из армии, оформляя допуск к работе, к которой у меня не лежала душа, я сознательно  написал, что отец – из дворян. Надеялся, что из-за этого мне откажут в должности, но меня, к моему неудовольствию, все равно  назначили.

В моей жизни было четыре человека, хорошо знавших отца. Его мать Евгения Ивановна и родные ему брат Александр и сестры Тамара и Мария. Но как-то так случилось, что я ни разу не усадил их за стол и, взяв ручку с бумагой, не попросил  рассказать об отце. А потом их не стало, и я понял, что с их потерей потерял и шанс узнать об отце больше, чем я знал.

Помню, в ленинградской квартире  тети Маруси, младшей сестры отца, раз в год мы собирались на день рождения бабушки Жени, мамы  моего отца. Детям  накрывался отдельный стол,  участия во взрослых разговорах никто из нас не принимал.  Так что об отце специально мне никто и ничего не рассказывал, а я и не расспрашивал – не принято у нас было такое, чтобы дети у взрослых что-то допытывались. Сейчас жалею.  До тбилисских родственников я добрался только в 1965году, но и у них не столько спрашивал, сколько по своей молодой глупости трещал языком о себе.

Особенно  стыдно вспомнить, как в 1965-м году тётя Нина, родственница отца,  привела меня в Тбилисский Музей искусств, прямо в кабинет к академику Шалве Ясоновичу Амиранашвили, с которым была очень дружна. Вместо того, чтобы поддержать начатый Шалвой  Ясоновичем разговор о роли Коргановых в истории Грузии, я принялся вдруг хлестаться своими жалкими искусствоведческими познаниями, почёрпнутыми в Эрмитаже, оставшись, наверное,  в глазах академика самовлюбленным фатом. И этот подарок судьбы был мною безвозвратно утерян. 

В итоге знания мои об отце вышли отрывочными.                                                               

С переездом  семьи, оставшейся без кормильца, в Петроград - напомню, что мой лагодехский дедушка погиб на войне с турками, -   образовалась российская и русская ветвь нашего рода.   

В 1937 году, в возрасте 30 лет,   отец неожиданно меняет свою фамилию с КОрганова на КАрганова.  Можно его понять: время страшное, по стране идут массовые репрессии, органы ищут  скрытых врагов и «недобитых буржуев», к которым относились и лица дворянского происхождения.  Уж не этого ли он испугался? Пусть так, но что решала замена одной буквы? Энкаведисты все равно бы докопались, и эта «маленькая хитрость» его бы никак не спасла.  Мне, когда начал узнавать историю рода, стало,

Максимова Евгения Алексеевна, жена Г.В. Карганова и мать автора статьи

признаюсь, досадно, что мы, Коргановы, ведущий свое начало с незапамятных времен,  переменой фамилии  отказались – по сути - от своего прошлого. И первым в череде новоявленных КАргановых стал я. Но это – отец. Осуждать его я не осуждал и никогда не буду…

Отца посмертно приняли  в кандидаты ВКПб.  Полковой комиссар писал, что отец ничего не скрыл от партии и рассказал о своей родословной.

Странным, на первый взгляд,  может показаться такое решение отца: вступить в партию, уничтожившую дворянство, к которому он принадлежал. Объяснение мое простое. Война, общее для страны горе, примирила между собой людей разных идеологий и происхождений, в том числе и моего отца  - с теми, кто олицетворял собой для него разрушителей прошлого.   Три поколения Коргановых до отца были офицерами, защищать родину у них - в крови. Война, полагаю, разбудила в отце  гены военного человека, гены солдата -защитника родной земли. И какой при этом надо было повиноваться власти,  – царской, советской –  уже не имело значения. Те, кто делал то же, что и он, были для него соратниками, товарищами по общей борьбе.

«Ещё должен вам сообщить, дорогая Евгения Алексеевна, что т. Карганов, являясь верным сыном  социалистической Родины, незадолго до смерти подал заявление о принятии его  в ряды партии Ленина-Сталина. Но нам его заявление удалось  разобрать уже после его геройской смерти.  Т. Карганов был принят кандидатом в члены ВКП(б) и является также нашим товарищем по партии. Учтите, дорогая Евгения Алексеевна, что т. Карганов ничего не скрыл от партии, он всё подробно рассказал о своей родословной, Это честный человек,  верный сын большевистской партии, хотя и очень молодой, но доказавший свою преданность делу партии Ленина-Сталина».

Письмо полкового комиссара хранится в  моих бумагах. А вот отцовских писем нет.   Я искал их, хотел увидеть написанные отцовской рукой строки,  искал его фотографии.  Невеликий мамин фотоархив, куда я нескромно заглядывал любопытствующим детским глазом, был отстраняюще, хотя и с большой художественной силой,  эротичен.  Он любил маму - как мужчина, как муж, как друг - и не скрывал желания навечно запечатлеть ее красоту.  Мама долго хранила его письма, не выбрасывала те самые  фото. И только перед самой смертью  не оставила ни одного папиного послания, ни одной карточки -  изрезала  всё изящными маникюрными ножничками.

В начале войны нас с мамой отправили в эвакуацию. В 44-ом мы вернулись и… не смогли войти в свою комнату. Комната по тем меркам  – сказка, на Старо-Невском,  с тремя   окнами!  В нее в наше отсутствие, оказалось,   вселился начальник  районного отделения милиции.  Захамил, как говорили тогда. Забрал он себе  и отцовскую библиотеку. Папа  все годы, прожитые в Ленинграде, собирал книги, и вышла довольно большая коллекция.  Нас поселили в этом же доме, выделили   16-ти метровую конуру под крышей.  Когда начальник перестал быть начальником, а, может, и вообще перестал быть, – времена были крутые, – маме удалось отвоевать часть библиотеки.   Научившись читать рано, раньше четырёх лет, я отдавал предпочтение детским книгам, которые  покупал на  деньги от  завтраков. Из папиных книг помню только книжечку литературоведческого толка о  "Витязе в тигровой шкуре» Шота Руставели. Многого чего в ней не понял, помню только, что по прочтении

Г.В.Карганов с автором статьи Владиславом. 1941 год

осталось ощущение чего-то  возвышенного и с тех  пор с трепетом отношусь к имени этого грузинского классика.

Был   среди отцовских книг и Коран. Прочитал в нем  историю прекрасного Иосифа - как же она мне понравилась! 

 Увлекшись литературой, открыл для себя  Шекспира. С тех пор нет для меня ничего на свете лучшего, нежели  его сонеты, особенно в переводе Маршака.  Для меня они откровение и  руководство по жизни, ответ на сложные вопросы,  и  высокая поэзия.

Когда на суд безмолвных, тайных дум/ Я вызываю голоса былого,/—Утраты все приходят мне на ум,/ И старой болью я болею снова/ Веду я счет потерянному мной/ и ужасаюсь вновь потере каждой,/ И вновь плачу я дорогой ценой/ За то, за что платил однажды. 

Эти строчки, часто думаю я, о моих предках - об отце,  о деде, о прадеде,  обо всех Коргановых, что были до меня. 

Судьба отцовских книг сложилась незавидная. После службы на Чукотке я вернулся в Ленинград и узнал, что книг нет. Мама  вывезла их на дачу, где одни были съедены крысами, другие – сгнили, третьи - сожжены мамой  в нашей печурке. Вслед за книгами в пламени дачного огня сгорел и  папин дипломный проект какой-то передвижной электростанции  на паровой тяге.

На память об отце у меня  осталась офицерская серебряная  стопка с инициалами « ВК» и  надписью  “Начальнику охотничьей команды Лорийского полка 1894 – 1904 года. Полковник Каньшин”. Стопкой  наградили моего лагодехского деда,  Виктора Михайловича.  Стопку тетя Тамара, сестра моего отца,  отдала мне, уже офицеру, в 1965 году после гибели в Заполярье ее племянника,  старшего сына тети Маруси - Валерия. Отдала вместе с портмоне отца. И стопка и портмоне попали к ней от офицеров, воевавших вместе с отцом. Офицеры на войне, узнал я, делились между собой адресами, чтобы в случае смерти  одного из них друзья погибшего могли  разыскать родных и передать им памятные вещи. После гибели отца его однополчане, оказывается,  долго  разыскивали маму, но она была в эвакуации. Тогда они разыскали тетю Тамару, сестру отца, и передали ей стопку и портмоне.

В  кармашках  папиного портмоне я нашел несколько справок. О его обучении в  Первом Ленинградском Электротехникуме,  о получении выпускного диплома и  о прохождении военной подготовки, там же было свидетельство о страховании.

Отец, упоминала к случаю мама, был заядлым спортсменом.  Прыгал с вышки в воду, занимался гимнастикой, имел разряд по прыжкам на лыжах с трамплина. Зимой пропадал в Кавголово, загороднем поселке, где  стоял трамплин.  Папа, как говорится,  не вышел ростом, было в нем всего 164 см, но терзаний он по этому поводу не испытывал, наоборот, успехами в спорте обходил многих соперников.  Был  у нас в доме такой комичный шарж: на лыжах  стоят двое – двухметровый гигант дядя Леша, брат мамы, и рядом с ним, наш приземистый папа. 

С особой увлеченностью отец занимался альпинизмом, неоднократно участвовал в восхождениях разной степени сложности по Кавказу. Он владел несколькими кавказскими языками, и это делало его желанным членом любого похода. Легкость, с какой отец усваивал разные языки, была унаследована, наверное, им  от его прадеда Ивана Осиповича Корганова, который владел 6 языками.

У родителей было двое детей, я и  мой старший  брат Сурен, мама звала его  Реником. Брат мой умер, не прожив и года,  воспаление легких тогда лечить не научились, и оно часто приводило к печальному исходу.  Меня, родившегося годом  позже, армянским именем называть не решились, пытаясь таким образом отвадить от дома Даму с косой.  Реника  похоронили на Никольском кладбище Александро-Невской Лавры, на участке, что недавно закатали под асфальт дорожной развязки у Александро-Невского моста. Там много могил, под этим асфальтом…

В 39-ом  разразилась финская война. Отца призвали в армию, он  отвоевал её до конца, дошёл до Выборга, уволился в запас.  В мае 41-го  его   призвали вновь и  отправили в Оршу. Больше мама его не видела, а в  начале октября  пришла  похоронка.

«Могилу Вашего мужа я несколько дней тому назад видел, - писал комиссар Зайцев. -  Она исправна, но я приказал её улучшить, так как земля несколько осела”.

Прямое попадание снаряда – и  не стало на свете моего отца.

Повзрослев, я захотел увидеть его сослуживцев, захотел найти место его захоронения. Первую попытку предпринял в 10 классе. Отправился по адресам друзей отца, указанным в письме комиссара Зайцева.

Георгий Викторович Карганов

Не нашел. Никого.  На месте разрушенных войной домов стояли новые корпуса, а в адресном столе мне отвечали, что разыскиваемые мною люди в Ленинграде не проживают. На том всё и кончилось – жажда  поиска только зарождалась в моем сердце.

Мне исполнился  41 год, когда я занялся  поиском места смерти отца.  Зацепка в похоронном письме была: “Похоронен в лесу Сев. Вост. 1 км деревни Новосилище  Смоленской области».  Казалось, что там сложного: открой карту Смоленской области и найди на ней село Новосилище.  Но сколько и каких только карт я не перелопатил, - и дореволюционных,  и советских,  и военных, и секретных,  - не было на них  никаких ни  Новосилищ, ни Силищ,  ни Селищ, зато, как грибов  после дождя, - Новосёлок, Новосельев и Новосельцев. По нескольку сел и деревнь в разных районах области. Я схватился за голову…

Помог случай. К 1981 году, к сорокалетию начала войны, журнал “Техника и вооружение»  опубликовал статью о Смоленском сражении. В ней была приведена схема расположения войск на Соловьёвской переправе через  Днепр. На левом берегу реки, ниже переправы, были указаны позиции 144-й стрелковой дивизии, в которую входил отцовский 776-й  лёгкий артполк.

В том же году, дождавшись отпуска, пришедшегося на сентябрь, я отправился в Смоленск. Нашел областной военкомат, представился и рассказал, что ищу место смерти  отца. Меня, подполковника, занимающегося таким святым по военным и человеческим понятиям делом, приняли очень радушно. Забронировали номер  в гарнизонной гостинице, в историческом домишке, где в своё время останавливались и Тимошенко, и Жуков. Но тут же и огорчили меня, и огорчились, кстати, сами. В их военкоматовской картотеке  было записано, что младший лейтенант Карганов Георгий Викторович погиб  30-го августа 1941  года и похоронен в братской могиле № 4 в деревне Горки Новосельского  сельсовета Вяземского района, надпись № 282. Ни в Новосилищах – в Горках! Что же касается Новосилища в Смоленской области, они никогда о таком населенном пункте и не слышали.

Мне дали  номер братского захоронения в Горках и фотографии памятника. Я никак не мог взять, причем здесь Горки к месту последнего боя отца возле Соловьевской перправы – расстояние между ними около 100 км.  Похоронка датирована 2 сентября 1941 года, а Вязьму с Горкой  наши освобождали только через 2 года,  в октябре 1943-го. Возможно, в Горках был был  захоронен его прах?

Записная книжка Г.В.Карганова

Решил добраться до Соловьевской переправы, чувствовал, что должен увидеть место,  где  оборвалась его жизнь. 

Переночевав  в историческом домике, на следующий день  я доехал до городка Дорогобужа, откуда можно было местным автобусом добираться до Соловьевской переправы. Там-то всего 40 километров, час езды. Но тут выяснилось, что практически вся дорога от Дорогобужа до Днепра, была разъезжена в кисельную грязь шириной метров сто. В этой грязи покоились то тут, то там жертвы самонадеянности нетерпеливых водителей. Растрёпанный листок бумаги, наклеенный  поверх расписания местных автобусов сообщал, что ближайший трактор будет только вечером.  Оказавшаяся рядом бабка  словоохотливо прокомментировала объявление, уточнив, что никакой трактор застрявшие машины не вытянет и что пассажиров будут «куировать» на железном листе.

Что мне оставалось делать?  Я поменял свои городские штиблеты на купленные в ближайшем магазине кирзовые сапоги  да и отправился под дождём,  по краешку непролазной грязи, за сорок километров  к переправе.

Пройдя половину пути,  добрался до села  Усвятье. Поговорил с председателем сельсовета, и тот посоветовал идти в  Михайловку, спросить  Демченкова Егора, - его там все как «Матвеича» знают. Матвеич, поделился председатель, после войны возглавлял работу по переносу праха погибших бойцов в братские могилы, может что и расскажет. 

Еще десять километров, и я у Матвеича, 93-летнего бобыля.   Начала войны он  не помнил, где какие наши части стояли рассказать не мог. По поводу перезахоронения сильно матерился. «Мы ребятушек-то, - говорил, - старались особо не тревожить, где холмик остался, - с землёй сровняем,   в гроб, что от

Извещение о гибели Г.В.Карганова на фронте ("похоронка)

власти, земельки для весу кинем, заколотим покрепче -  и на телегу.

Переночевал я у Матвеича, прошёл ещё пару десятков километров, и оказался на берегу узенького и мелконького в этом месте  Днепра.

Где-то здесь сорок лет назад свистели пули и рвались снаряды,  и где-то здесь снаряд накрыл родного мне человека.

Но где?

Я поднялся на мост, постоял с полчаса,  пытаясь проникнуться болью и яростью былых сражений. После этого не мог спать. Ночь провел без сна и утром решил возвращаться в Ленинград. Ехал, а из головы все не выходила и не выходила  фраза Матвеича  о земельке  в гробах. И не покидало чувство, что  я еду,  а сзади,  в спину мне, смотрят глаза отца, глаза человека, которого я никогда не видел.

P.S. Изучая недавно  боевые документы  20-й армии, в составе которой воевал полк отца,  узнал, что деревней  Новосилище на само деле было  Новоселье  Дорогобужского района. В деревне Новоселье, а не Новосилище, приказами командующего 20-й армией было определено место расположения штаба 144-й дивизии.  Дивизии моего отца.

Загадка, мучившая меня почти полвека, разрешилась. Сейчас я  знаю точно, где погиб мой отец и где покоится его прах. И хорошо, что Матвеич не нарушил его  вечного сна.

Фото: из архива автора

От ведущего сайта. Ниже размещено Письмо полкового комиссара Зайцева к Каргановой Евгении Алексеевне, жене погибшего и матери автора. 

                     Письмо комиссара Зайцева к Каргановой Евгении Алексеевне

26. 09. 41.

Дорогая Евгения Алексеевна! Я вам пишу ДОРОГАЯ потому, что ваш  друг жизни  т. Карганов Георгий Викторович, которого я хорошо знал по совместной службе, мне был дорог и остаётся мне дорогим в памяти не только у меня, но и у многих командиров и красноармейцев моей части. Т. Карганова я хорошо знал, часто  с ним  встречался, видел его самоотверженную работу по борьбе с извергами человечества, кровавыми фашистами и очень высоко его ценил. Т. Карганов пал смертью  храбрых  в  борьбе за социалистическую Родину, память о нём будет жить в сердцах бойцов и командиров полка и всех его  знающих до военной службы. Это  преданный сын Родины, обаятельно скромный товарищ, но неизмеримо храбрый в борьбе с врагами великой Социалистической Родины.

Расскажу вам подробности смерти тов. Карганова. Наши части вели наступление на зарвавшегося врага. Огонь противника сильно препятствовал наступлению. С наблюдательного пункта огневые точки противника не просматривались. Тогда т. Карганову было приказано выйти на боковой наблюдательный пункт, установить, откуда ведётся огонь противника и подавить его огневые точки  огнём подразделения, которым командовал т. Карганов. Т. Карганов выполнил боевую задачу, выдвинулся на указанный пункт и умело под огнём противника корректировал огонь своего подразделения. В результате мужества и доблести т. Карганова огонь противника был подавлен и наши части выполнили боевую задачу по захвату занятой противником территории. Немало фашистских негодяев было уничтожено огнём  подразделения, которым командовал т. Карганов. Но в период, когда т. Карганов всё делал для разгрома врага, он, руководя боем, был убит прямым попаданием. Смерть была моментальна.

За храбрость, геройство, проявленную доблесть по разгрому врага  ваш муж т. Карганов мною и командиром части представлен к правительственной награде, мы ходатайствовали о представлении его к ордену “Боевого Красного Знамени”.  Я глубоко убеждён, что Советское правительство оценит его доблесть и наградит его боевым орденом. Следите за газетами, где помещаются списки награждённых.

Ещё должен вам сообщить, дорогая Евгения Алексеевна, что т. Карганов, являясь верным сыном  социалистической Родины, незадолго до смерти подал заявление о принятии его  в ряды партии Ленина-Сталина. Но нам его заявление удалось  разобрать уже после его геройской смерти.  Т. Карганов был принят кандидатом в члены ВКП(б) и является также нашим товарищем по партии. Учтите, дорогая Евгения Алексеевна, что т. Карганов ничего не скрыл от партии, он всё подробно рассказал о своей родословной. Это честный человек,  верный сын большевистской партии , хотя и очень молодой, но доказавший свою преданность делу партии Ленина-Сталина.

Т. Карганов убит 30 августа, координаты его могилы указаны в полученном вами извещении. Когда очистим землю нашей родины от врагов, вы сумеете посетить могилу вашего мужа, она отмечена курганчиком со столбом и соответствующей надписью. Могилу вашего мужа  я несколько дней тому назад видел. Она исправна, но я приказал её несколько улучшить, так как земля немного осела.

Евгения Алексеевна, воспитывайте вашего сына таким, каким был его отец и ваш муж, вырастите его достойным сыном своего отца, храброго защитника Социалистической Родины, передайте вашему сыну, когда он подрастёт, что его отец храбро пал в борьбе с врагами нашей Родины, врагами передового и цивилизованного человечества – фашистскими варварами, пусть он чтит память своего отца и растёт таким, каким был его отец – Карганов Георгий Викторович. Мы здесь будем и ведём борьбу по уничтожению врага, опоганившего своими кровавыми лапами нашу священную землю. Мы отдадим все силы и, если надо, жизнь на благо нашей Родины. Много храбрых и достойных сынов  нашей родины мы имеем в полку, который громит фашистских интервентов (кончились чернила). Дорогая Евгения Алексеевна, если мне удастся встретить вас после разгрома врагов, я вам и вашему сыну расскажу более подробно о героизме вашего мужа и отца вашего сына.

До свиданья, не убивайтесь о муже, проявите максимум стойкости, как верная подруга храброго воина Красной Армии. Отдавайте все силы на разгром  врага и воспитание сына. Пишите, постараюсь вам ответить по всем интересующим и возможным для ответа вопросам. С боевым приветом, Зайцев.

P.S. Ваше письмо получил  утром 26.09.41.

От ведущего сайта. Поздравляю Владислава Георгиевича Карганова, автора статьи и полковника в отставке, с его профессиональным праздником - Днем Советской армии и Воено-Морского флота.  А также с блестящей публикацией воспоминаний об отце. Вы пишете, уважаемый Владислав Георгиевич, что знаете историю жизни отца недостаточно глубоко и хорошо. Нам бы всем так "плохо" знать о прошлом своих отцов, как Вы.  Спасибо!  

Просмотров: 3452

Комментарии к статье:

Добавить Ваш комментарий: