Александр Лапкин. Лагодехи,начало 50-ых годов

Лагодехская ребячья компания, которая  сформировалась у нас, была разношерстной.  Хотя в ней  преобладали  дети военных, были среди нас и  ребята, родители которых были гражданскими, местными жителями. Насчитывалось в нашей компании человек 5-6 «постоянных ", костяк, к которому присоединялись те или иные ребята,  «приходящие».

Не помню, кем были их родители, да  и ребят всех не помню по именам. Могу сказать точно, что местные охотно дружили с нами,  и нередко приглашали к себе домой. Один грузинский мальчишка, из местных, все время ходил в серой полосатой рубашке и часто, когда наши игры заканчивались, звал в гости. Отец моего друга  постоянно возился с грузовой машиной: открывал и закрывал капот, ложился под машину, стучал железяками и сильно ругался (а может, просто эмоционально  разговаривал?), - чем  немало пугал меня. Из-за этого я  старался всячески увиливать  от посещений их дома.

Большинство моих друзей были старше  меня, - ненамного, на год, на два, - но в детстве разница в возрасте  сильно ощутима, хотя я никогда ее не чувствовал, - мои друзья относились ко мне как к равному. Были  среди нас и девочки, которые «ну, были да и были», - на них мы посматривали свысока. Запомнилось имя одной из них - Наташи, она была дочерью одного из офицеров сержантской школы.

Игры наши, детей послевоенного поколения, вращались, понятное дело, вокруг войны. Война закончилась совсем недавно, и мы, наслушавшись рассказов наших отцов, считали себя спецами в военных делах. Во всяком случае,  прятаться, стрелять, убегать и догонять, сражаться на "саблях" и "шпагах" получалось у нас очень здорово. Конечно, мы нахватались всяких «профессиональных» слов, знали, чем отличается винтовка от ружья, а пистолет от револьвера, кричали к месту и не к месту «Вперед!», «В атаку!», «Прямой наводкой!» и, конечно же,  «Ура!!»… Очень всем нравилось кричать «За мной!»… Из – за этой команды случались ссоры, потому что каждому хотелось, чтобы именно за ним с лихим посвистом неслась кавалерия, катились пушки, шла  пехота. Можно себе представить картину довольно хаотичной атаки, когда «за мной!» кричит, практически, каждый,  и даже девочки в своих светлых платьицах,  с

Офицерский состав школы сержантов. Лагодехи, 1954-1955

палками – «саблями»,  мчатся с  боевыми воплями в  разные стороны.

Было у нас и свое «разделение труда»: кому-то доводилось " воевать" в разведке, что особенно ценилось, а кому-то, условно говоря, поваром. Правда, обязанности с каждой игрой менялись, и бывший «разведчик» в следующей игре вполне мог оказаться вражеским солдатом. Быть фашистом  даже в игре  не хотел никто, и эту незавидную роль приходилось разыгрывать жребием. Бросали  на пальцах или вытягивали травинки:  кому выпадет  самая короткая, тот и немец.  Очень много строилось «блиндажей». Почти каждое укромное место, а их было довольно много в окрестностях воинской части, сразу же обустраивалось и замаскировывалось. В общем, все, как у всех, у кого детство проходило в хорошей компании, будь это в Грузии, в России или на Украине.

Места проведения наших «боевых операций» разнообразием не отличались. Это,  прежде всего, городской  стадион, - наше любимое место, затем - территория вокруг воинской части.  На ней было много всяких зарослей, каменный забор. В памяти всплывают какие – то развалины, в которых мы прятались, огромные кусты бузины-  там были  «тайные" убежища,  какой- то лесной массив - лес ли? роща? - в нем росли деревья с   темно – коричневыми,  большими блестящими стручками (акация - П.З.).   Мы с любопытством пробовали их содержимое, оно было одновременно и противным  и  сладковатым,  из- за этой сладости, собственно, мы, морщась, и терпели неприятный привкус. Забегали иногда в заповедник, хотя туда вход был запрещен, лесничие знали, откуда мы можем проникнуть и отлавливали нас. Направо от основного входа в заповедник, через несколько десятков метров, забор поворачивал почти под прямым углом и еще через несколько метров в заборе была дыра; двух или трех досок не было, и мы, приподнявшись на земляную, утоптанную множеством ног, естественную ступеньку и, перешагнув через нижнюю прожилину забора, оказывались на территории, где от шумевшей недалеко речки в воздухе постоянно висел туман, было сыро и моментально промокали сандалии, отчего ноги в них начинали противно скользить (нужно сказать, что и с родителями мы точно так же проходили в заповедник, только им приходилось пригибаться немного). Там всегда был полумрак, отчего становилось не по себе, откровенно говоря, - лес- то дикий, зверье там всякое, медведи, волки... Поэтому ходили мы туда редко,

Трибуна стадиона была местом наших постоянных игр.  Лагодехи, 1953 год

забирались недалеко, да и родители категорически это запрещали.

Часто мы взбирались на  большой грецкий орех, что рос  во дворе нашего дома, и перебирались с него на трибуну стадиона, с  которой во время разного рода  торжественных мероприятий  принимали парады. Трибуна была двухэтажная; первый «этаж» имел запущенный вид - земляной, замусоренный пол, грязные дощатые стены, - а на второй вела деревянная шаткая лестница. Все это сооружение  закрывалось на большой висячий замок,  что, вероятно,  должно было означать чисто символический  запрет на посещение «объекта»  - дверь  едва держалась на петлях и выломать ее, при желании, не составляло какого- либо труда. Запретность  "объекта" так и подмывала  нас его посетить, это мы и проделывали, когда нам этого хотелось.  Залезали мы на  трибуну, чаще всего,  минуя первый этаж,  прямо с нашего  дерева,  с грецкого ореха. Завидев на стадионе неизвестных взрослых, которых нужно было на всякий случай опасаться, мы по тому же дереву быстренько сматывались в мой двор, а оттуда разбегались кто куда.

Сюжеты для своих игр мы черпали в кино. Любимыми были, разумеется, фильмы про войну. Нам было все равно, какая будет война, лишь бы были сабли, пистолеты, ружья, пушки и лошади. «Чапаев», «Александр Пархоменко»,  «Александр Невский», «Звезда», «Фанфан Тюльпан», «Застава в горах»… Эти фильмы мы смотрели по нескольку раз и часто наши игры становились продолжением тех историй, которые мы только что узнавали. Включали в свои игры  тексты из фильма, распределяли роли, придерживались   сюжета, обогащая его  по ходу действия  своим «творчеством».   Мы самозабвенно перевоплощались в героев этих картин не хуже актеров. Иногда игры заканчивались вполне реальными ранениями, и сказать: «не верю!» не смог бы и сам Станиславский. Родителям с трудом удавалось нас, не евших по многу часов кряду, уводить домой  перекусить.

Охота на шмелей. Рисунок автора

Была у нас еще одна " игра" - «посещения» соседских садов. Это было страшно  увлекательно - и фруктов-ягодок поесть, хотя этого в изобилии хватало в каждой семье, но – риск! И бешеный адреналин от мысли, что хозяин  может садануть - из дробовика, заряженного солью. А случаи такие в Лагодехи нет- нет да случались.  Правда, больше этим промышляли старшие ребята, но когда их ловили, для профилактики попадало и нам. А когда мне «перепадало», я оставался на некоторое время без общения и слонялся по двору. Тогда я часто брал отцовский фронтовой бинокль с маркировкой  «Carl Zeiss.  Jena», залезал на тутовое дерево или на любимый грецкий орех  и  осматривал окрестности Лагодехи, его горы, сине-зелеными волнами «омывающие» городок. В хорошую погоду были ясно видны оснеженные вершины самых высоких и дальних гор Главного Кавказского хребта, с которых в первые дни зимы всегда тянуло свежим снежным запахом, вызывавшим ностальгию по настоящей, снежной зиме и первым моим лыжам, сделанным дедом там, в Рыбном,  и тот  близкий, поросший кудрявым лесом Монастырский бугор, начинающийся, как казалось, сразу за стадионом и опускающимся куда-то вниз, к шумной речке…

Одним из наших любимых развлечений была «охота» на шмелей, я уже упоминал об этом.  На стадионе уровень футбольного поля был несколько выше основного уровня земли, особенно, со стороны центрального входа. И именно этот еле заметный подъем облюбовали для своей жизни эти замечательные, серьезные и деловитые насекомые. Именно в этом небольшом взгорке они строили свои домики-норки, из которых вылетали по своим  важным делам. Мне они напоминали истребители времен войны – «И-16», известные  в народе как  "ишачки». Я видел их и в кино и на разных учебных таблицах в кабинете отца, так вот  шмели  были такими же пузатенькими, компактными и гудели, как " ишачки". И мы, безалаберные  пацаны, почему – то избрали именно их своей охотничьей целью. Мы собирались всей  ватагой, и когда с первыми сумерками эти красавцы появлялись из - под земли, мы, со всей ребячьей дурью, носились за ними с жуткими  воплями и пытались палками и прутьями сбить  на землю. К счастью, это никому, кажется, ни разу не удалось, и «охоты" наши проходили, в общем, бескровно.

Запомнилось проведение на стадионе местной сельскохозяйственной выставки. Такие выставки стали популярными и даже

Местные сельскохозяйственные  выставки стали популярны после фильма "Кубанские казаки"

обязательными после выхода  знаменитого фильма «Кубанские казаки», а, может быть, и раньше – после фильма «Свинарка и пастух».  Где-то между 1953 и 1956 годами я был очевидцем этого значительного в местной жизни события. С  трех сторон стадиона  были построены небольшие павильоны, которые затем заполнялись образцами достижений местных колхозов и совхозов. Были там, в качестве достижений и животные – кажется, помню коров; для них устраивались специальные стойла прямо на футбольном поле.

Нас, пацанов, привлекала не так выставка, как процесс строительства павильонов. Мы постоянно вертелись под ногами мастеров и клянчили всякие деревяшки. Очень нам нравились красивые, аккуратно отпиленные и обструганные  разного рода планочки, реечки и брусочки  чистого, с запахом смолы дерева, из которых мы  изготавливали игрушечные мечи и сабли, шпаги и прочее "вооружение". Рабочие охотно с нами делились, и я не помню, чтобы кто – нибудь из них ругался или прогонял  нас. А обрезки можно было собирать вообще безо всякой опаски. И очень приятно было зайти внутрь недостроенного павильона, светящегося золотистым светом и пропитанного хвойным запахом, особенно вечером, когда дневные работы заканчивались  и взрослые уходили.

Из обрезков досок и планок мы строили разного рода дома и дворцы, а деревяшки треугольной формы  в наших военных играх иногда заменяли нам пистолеты.  Были, кроме того, и " настоящие"  пистолеты, заводского изготовления. У меня их было целых три: наган, купленный мне отцом в  одном из лагодехских магазинов, пистолет из силумина, под бумажные пистоны, и пистолет – зажигалка , черный, из материала, напоминающего эбонит. Последние  два «ствола» отец привез мне из Германии. Позже, когда мы уже вернулись домой, в  Рыбное, я узнал еще об одном пистолете, на этот раз самом что ни на есть настоящем. Отец  вывез его каким- то образом из «вражеского логова». Однажды он при мне достал его из своего переносного несгораемого сейфа.

Это было что- то! «Вальтер ППК» или его модификация, дамская модель,  никелированный, с перламутровыми щечками на рукоятке и шестью блестящими желтыми патрончиками со сверкающими медными пульками. Вещь изумительно красивая и соблазнительная, в маленькой, ну просто для меня изготовленной, рыжего цвета кожаной кобуре. И - точно по моей руке! Эта любовь к прекрасному, вкупе с прочитанной «Школой» Аркадия Гайдара и привела к неприятной истории в первом классе уже моей, рыбновской школы, в другой жизни…  Ну, а  вкратце, дело было так:

Я решил прихвастнуть перед своими одноклассниками и сделать так же, как и герой Гайдара: пронести в школу пистолет и сказать, что

С таким пистолетом я собрался идти в школу

привез его с войны отец, специально для меня. Ну, а если удастся, то и пострелять там. Тихонечко…  Перед уходом в школу я потихоньку достал из отцовского железного чемоданчика (почему-то отец его не запер) «Вальтер», вынув его из кобуры, ее бросил под кровать, положил пистолет в карман, но на улице решил еще раз полюбоваться на эту «игрушку», зашел за угол дома (там шла стройка и никто не обратил на меня внимания), достал пистолет, стал вертеть его в руках и нечаянно сдвинул предохранительную скобу, испугался, сделал что-то еще, и пистолет в моих руках как бы «переломился». То есть, я, не зная этого, начал его разборку (кстати, к будущему ужасу родителей, в патроннике был патрон). Руки у меня задрожали, я отбросил пистолет куда-то в сторону и на трясущихся ногах, с бьющимся где – то под языком сердцем, пошел в школу. Вернувшись, я первым делом, хотя и с трудом, отыскал пистолет (к моему удивлению, его никто не обнаружил), а дома застал родителей с каменными лицами… они нашли кобуру… Дальше в истории были задействованы некоторые соседи, мои друзья, в общем, рассказывать остальное нет смысла, долго, да и не по теме.

Еще о кино. Оно было одним из главных наших развлечений. Смотрели мы его почти всегда в клубе воинской части, потому что иногда туда можно было сходить и без родителей, своей компанией, хотя и было это чревато

Футбольная команда школы сержантов. Лагодехи, 1954-1955 г.г.

серьезными разговорами с присутствовавшими там взрослыми, которые пытались на корню пресекать нашу безудержную реакцию на происходящее на экране. Клуб располагался в длинном, одноэтажном, беленом известью здании, с северной стороны стадиона. Помимо клуба там были, кажется, столовая (мы с отцом иногда там обедали; он очень любил гречневую кашу и приучил к ней и меня) и библиотека. Кроме  военных фильмов мы с удовольствием смотрели  фильмы;  цветные - все подряд, только потому, что они были цветными, редкость для того времени. Интересно, что почти все они запечатлелись в моей памяти:  «Каменный цветок», "Овод», кинокомедия «Мы с вами где-то встречались», великолепные «Верные друзья», из «простых» - любимый фильм  моих родителей «Небесный тихоход».  Многие их тех фильмов -  «Звезда», «Верные друзья», «Небесный тихоход", «Следы на снегу», «Застава в горах" и другие - я время от времени пересматриваю. Ходили  и в городской кинотеатр, туда, конечно, с родителями. Очень любила кино мама, и часто после просмотра, дома она рассказывала, объясняла, что мы видели (это касалось, конечно, взрослого кино), рассказывала об актерах. С тех пор я запомнил многие фамилии, которые сопровождали меня и в другие, более поздние годы.

 С кино у меня связаны не только приятные воспоминания. В   фильме "Пятнадцатилетний капитан» есть эпизод, в котором отрицательный герой  Негоро читает объявление о своем розыске. В этот момент кто-то нетерпеливый, из сидящих позади, сказал: - "Сейчас сорвет!..», а мне  послышалось: "Сейчас взорвет!» Я маленьким боялся громких звуков и в ужасе, перестав смотреть на экран, закрыл уши ладошками в ожидании взрыва.

Но самое ужасное в кино было впереди. Мне было лет пять, когда пошли мы как-то с родителями, нарядно одетыми, уже в городской кинотеатр, на фильм «Паяцы» - экранизацию оперы Леонкавалло. В то время я уже знал, что паяцы – это клоуны, и был уверен, что мы идем  на какой- то очень смешной фильм…  Началось мое разочарование с того, что герои почему- то пели, делали это, мне казалось, нескладно и не к месту, тем более, что и на непонятном языке.  Ожидание чего- то нового,  неведомого  и страшного поселилось в моей детской душе, как только я понял, что фильм совсем не такой,  странный и никаких там веселых клоунов нет и не будет…  Потом я увидел обезображенное (на мой взгляд) гримом лицо одного из главных героев - Канио, и не на шутку испугался, старался не смотреть на

От дикого рыдающего смеха Канио я в ужасе хотел рвануть из кинотеатра

экран, как только Канио появлялся, ну, а желание от ужаса рвануть из кинотеатра возникло, когда я услышал дикий рыдающий смех Канио в его главной арии. Так состоялось мое первое знакомство с одним из шедевров мирового оперного искусства. Помню, что весь фильм просился домой и потом еще долго не любил оперу. 

То ли дело – «Свадьба с приданым»! Ее показывали очень часто и знаменитое  «Федя, давай!» стало крылатым выражением того времени. Как и " Надо, Федя,надо!", но это уже из другого, более позднего фильма. 

На домашних посиделках родителей с друзьями часто цитировались  полюбившиеся выражения из фильмов, шутливо перенимались жесты героев, имитировалась их походка... Фильмы были частью нашей жизни, действительно, " главным из искусств" для народа. 

В офицерской среде было особое отношение к кино. Те, кто прошел войну, очень критично и даже презрительно относились к показной героике, к малейшим недостоверностям и приукрашиваниям военной реальности, с которыми встречались в военных фильмах. А отец мой фильмов про войну вообще не любил - война оставила в нем слишком большой след, чтобы снова переживать ее на экране; ему и по прошествии многих лет продолжали сниться его военные друзья, даже в конце 60-х годов, когда я уже учился в старших классах школы, я иногда слышал, как он  всхлипывал во сне, а потом, утром,  говорил маме: - «Опять сегодня ребята снились…».  И позже, когда фильмы стало возможным смотреть не выходя из дому, по телевизору, он, увидев, что начинается показ военного фильма,  уходил в соседнюю комнату… Исключение для него составлял один- единственный  фильм - «Судьба человека». Его он, почему – то, очень любил и  мог смотреть бесконечно.

Фото - из архива автора

Кадры из фильмов "Пятнадцатилетний капитан" и "Паяцы" - с помощью Google 

Просмотров: 4372

Комментарии к статье:

Добавить Ваш комментарий: