Маруся. Худ. Татьяна Романюк

На параллельной улице, той, что ближе к речке, жила   бабушкина приятельница - «Рыжая Маруся».

По-видимому, Марусь на улице было немало  и, чтобы  сразу  стало ясно, о ком  идет речь, к  имени  прибавлялось  слово, как-то  подчеркивающее особенности   его обладательницы.

Исходя из сказанного, Маруся была рыженькой. Невысокого роста,  жилистая, порывистая, по-девчоночьи худенькая, с  мелкими чертами лица и прямым аккуратным носиком.   Тонкие, светло-рыжие волосы  она заплетала  в две косички и укладывала  на затылке в «корзиночку».  Губы всегда были подкрашены  в форме сердечка, как у актрис  в довоенных фильмах.

Поскольку  Маруся постоянно находилась на солнце, сухая, нежная кожа ее лица рано покрылась  сеточкой морщин.  Женщина обильно   припудривала их из картонной коробочки   «Ландыш», добиваясь, по-видимому,  белокожести -  по моде тех времен.  Так как, на мой взгляд, Маруся,  все же, злоупотребляла этим средством, в итоге, ее  милое  личико  напоминало забеленное, бесстрастное  лицо японской гейши.

Время от времени,  возвращаясь с работы, Маруся  заглядывала к нам в дом.  Но чаще я забегала к ней, идя на речку или с речки, или просто, без повода.

У  Маруси был твердый, волевой характер, поскольку в жизни она могла рассчитывать только на  саму себя.

Эта  маленькая  женщина умела все.

Она работала  уборщицей в каком-то  лагодехском    учреждении, но, несмотря на занятость,  ее огород и дом всегда были в идеальном порядке.

Более того, я была свидетелем , как  Маруся  самостоятельно строила  свой  «сказочный», глиняный  домик.

В кучу песка и глины заливалась вода и добавлялась солома. Из загустевшей массы формировалось что-то, похожее на огромные кирпичи (кажется, их называли   «саманом»). Эти  изделия   сначала сушились на солнце, а затем  выкладывались в  стены.  Снаружи и изнутри    поверхность  стен  обмазывалась глиной и   белилась известкой.

Домик состоял из одной комнатки.  Дверь открывалась прямо во двор.  Глиняный пол, всегда прохладный, источающий  земляной запах, был покрыт  домашними рукодельными ковриками. На  этажерке и  столике лежали вязанные Марусей накрахмаленные салфетки. Вязанным был и подзор на кровати, и края наволочек на подушках.

У меня до сих пор сохранилась красная кофточка из хлопчатобумажного ириса, к которой Маруся приложила свою руку, довязав крючком ажурные рукава и ворот.

В  Марусиной комнатке всегда было чисто и уютно, пахло пудрой и сладкими дешевыми духами.   Уюта  добавляло  и   тиканье  жестяных, раскрашенных ходиков, с    чугунной еловой шишкой на цепочке, в качестве противовеса.  В углу  стояла круглая  печка «буржуйка», которая обогревала домик зимой.

Мне очень нравился,  прибитый к стенке над кроватью, классический  «китч» тех времен:  на темно-синем, «вечернем»  фоне - голубое   озеро с  белыми лебедями и обнаженной,  пышнотелой   девушкой, отдыхающей на берегу, среди  цветущих  розовых кустов.

Эти  милые,  примитивные сюжеты на клеенчатых холстах  украшали  дома многих небогатых лагодехцев  и    являлись  как-бы  окошком в счастливую, беззаботную жизнь, в мир, где царила гармония и  красота, где не было тревог  и  скорби.   Это был прообраз  крестьянского рая, созданного воображением наивного художника** и привнесенного  в свое бедное жилище простодушными и искренними людьми, много и тяжело работавшими.

Серьезной   Марусиной проблемой  были наводнения, периодически случающиеся в результате разлива весной    лагодехской     речки,    поскольку,   при  этом, подмывало   ее огород.

В  девять лет мне пришлось  воочию увидеть разрушительную мощь реки,  в одночасье переполнившейся за счет дождей и  тающих горных  снегов.

Зима в тот год была необычайно снежной. Я помню, что мы с подружкой  шли  утром в школу  по  протоптанному в снегу глубокому коридору и это было не очень типично для Лагодехи.  

Поэтому, наверное, не удивительно, что весной случилось грандиозное наводнение.

Ночью, после сильного ливня,  в спальне, при закрытых окнах,  вдруг стал нарастать гул. Казалось, что  где-то рядом образовался   огромный  водопад, который вот-вот  снесет  наш дом. Я не представляла, что же чувствуют люди, живущие на   ближайшей к речке улице.

Рано утром на ней  собрались взрослые и детишки. Зрелище было пугающим.  В обычное время  от домов до реки было не менее 150-200 метров.  А в период  наводнений,  она разливалась от  Монастырской горы до    крайней улицы и  вплотную подступала к  огородам.

Вода   неслась с невероятной скоростью, прихватывая с собой  по пути вырванные с корнем   деревья, домашнюю утварь, заборы, обломки строений ,   мелкие и крупные камни, которые бились друг о друга и  производили неимоверный грохот.

Слава Богу, Марусин домик стоял в самом начале участка, а за ним простирался огород.  Как правило, после наводнения, Марусе приходилось восстанавливать ограждение и убирать  мусор, занесенный рекой.

И все же,  в  ее многотрудном  существовании, полном забот и борьбы  с природными и прочими трудностями, были свои радости и тайны.

Марусиной отрадой был Вася -  ее  скрываемая, запретная любовь. Вообще-то, у Васи была  на Калиновке семья, но он любил  Марусю.  Поговаривали, что здесь не обошлось без помощи лагодехского  колдуна  Магомы. 

Несмотря на то, что влюбленными соблюдалась конспирация, я  пару раз, мельком, видела Васю, но помню, что он меня не впечатлил, а может, я считала, что Маруся  была достойна большего. Вряд  ли Вася  участвовал в хозяйственных Марусиных хлопотах, скорее, она обеспечивала ему отдых от семейных забот.

Как бы то ни было,  Маруся   любила этого человека.  Ради своего  маленького женского счастья она была готова  на любые жертвы, лишь бы не обидеть и не потерять своего Васю – единственную отраду её тяжкой жизни.

* Улица 1-го мая  в настоящее время  называется улицей Гурамишвили

** Впоследствии, я очень полюбила наивных  художников, и, конечно, одним из первых в этом ряду был Нико Пиросмани.  Я старалась не пропускать в Москве  ни одну выставку с     работами  примитивистов  и  даже сама пыталась подражать этому стилю.   Нарисовала несколько картинок, однако, мне кажется, что   у подлинного примитивиста-художника должно быть  определенное душевное состояние и умонастроение, почти детское  восприятие мира, деревенские корни и  непреодолимое желание рисовать, при «необремененности»  знаниями законов художественного построения (хотя, это, пожалуй, единственное, в этом ряду условий, что у меня имеется). 

Просмотров: 3163

Комментарии к статье:

Добавить Ваш комментарий: