В юности я была сентиментальным и мечтательным подростком. В немалой степени этому способствовали прочитанные книги - Майн Рид, Джек Лондон, Жорж Санд и, конечно,  Эмиль Золя с Мопассаном…

Как говорится, юная душа была готова к появлению «героя». И он появился. Лучших декораций, чем природа Лагодехи трудно было бы придумать. К тому же, далеко искать не пришлось.

Ниже дома Арутюновых, живших по ул. 26 Комиссаров недалеко от заповедника, стоял небольшой домик Мананы.

Маленькая, шустрая, улыбчивая, каждый раз, увидев  меня,  она выбегала за калитку и приветливо кланялась, быстро, быстро что-то приговаривая. Невозможно было  разобрать ни одного слова, поскольку она плохо владела русским языком. Нас никто никогда не знакомил, но ей было известно, что я – Манина и Колина  внучка, и этого было достаточно, чтобы выказывать свое дружелюбие и расположение. Кроме того,  мне кажется, она подозревала, что между ее внуком  Мевлуди и мной существует тайная симпатия.

Взрослые препятствий нам не строили, да и не могли строить, поскольку ничего между нами с Мевлуди не было, если не считать задумчиво-отрешенных, полных преданности и покорности взглядов, которые Мевлуди бросал на меня при случайных встречах на улице, и того непонятного внутреннего волнения, что эти взгляды будили во мне.

Мевлуди обладал выразительной внешностью. Красиво очерченный рот и длинные, музыкальные пальцы; высокий  стройный, худощавый, на голове копна темных волос,  большие карие глаза с поволокой.

Слегка меланхоличный, загадочный, немногословный, предупредительный, с негромким, грудным голосом, весь какой-то возвышенный и неземной.  Спустя десятилетия  я помню не столько детали  его внешности, сколько  исходившую от его личности  энергетику, обаяние,  сразу располагавшие к нему.

В классе моей музыкальной школы  в Ташкенте (где тогда служил папа) висел портрет Фредерика  Шопена, и я, глядя на Мевлуди, все не могла избавиться от мысли, что вижу перед собой композитора в юности.  Сходство было поразительным.

Не то, чтобы мы с ним дружили. Мы просто переглядывались и здоровались, встречаясь в городе. При подобных «отношениях» в 13-14 лет очень важны мелочи и детали, потому что все построено на фантазиях,  домыслах, ассоциациях и мечтаниях.

Гениальный Робертино Лоретти был музыкальным фоном этой истории. Тогда  только что  появилась в продаже пластинка с его песнями и из  открытых окон Мананиного дома постоянно звучали то «Мое солнце», то «Санта Лючия», то «Ямайка». Этот божественный голос проникал мне в самое нутро, вызывая неизведанное мной прежде томление. И этого было вполне достаточно, как в рыцарских романах, где экстаз и полуобморочное состояние  у влюбленного  возникали при звуке голоса,  при  виде платка, перчатки  или любой другой  вещи, принадлежащей предмету обожания.

Однажды нам представился случай более продолжительного общения.

Как-то мы с подружкой, выйдя после сеанса из лагодехского кинотеатра, встретили Мевлуди с товарищем. Весело болтая, мы  вчетвером бродили по улочкам и оказались в скверике возле «Табаксырья»*. Присев на лавочку, смеялись, шутили, обменивались  забавными историями. В настоящее время трудно представить, что отношения между молодыми людьми могли быть такими целомудренными и уважительными.

Наконец, спохватившись, что уже поздно, решили идти домой. Я с тревогой обратила внимание на то, что городок обезлюдел, а в некоторых окнах уже погашен свет. Мы прибавили шаг. Повернув в переулок Свободы, увидели впереди две быстро приближающиеся фигуры. Мое сердце почти остановилось от жалости, когда при свете яркой луны  я узнала свою бабулю.

Грузная, с заплетенной на ночь косицей, в остроносых калошах на босу ногу, в развевающемся халате, из-под которого белела ночная рубашка, она решительно двигалась вперед. За ней, что-то бормоча, семенила Вера**.

Как далеко они собирались в таком виде идти, разыскивая меня? Как я могла не подумать о бабушке?

Мы, все четверо, перебивая друг друга, лепетали что-то в свое оправдание. А бабушка, схватив  меня в охапку,  уже  не  отпускала  до  самого дома. Но она не умела на меня долго сердиться и уже на следующий день шила мне новое платье. Как сейчас помню:  синее  в белый  горошек…

С Мевлуди  с того вечера  мы практически не общались. Не потому, что нам после этого случая запретили видеться, нет. Во-первых, он  постоянно жил с родителями, где-то  на другом конце Лагодехи, и к бабушке Манане приходил в гости, а, во-вторых,  вскоре закончились  каникулы, и я уехала к родителям.

Но память о тех детских, простодушных и чистых чувствах навсегда осталась в душе. Вместе с благодарностью к лагодехскому  мальчику, сумевшему соответствовать тому архетипу «героя», которого так необходимо встретить  девочке,  чтобы  уже в возрасте женщины иметь правильные ориентиры.

От ведущего сайта. Господа-друзья! Бабушка Мевлуди -  Манана-  жила ниже того дома на улице Важа Пшавела, в котором сейчас проживает Нанули, разводящая саженцы цветов и декоративных растений. Может, кто-нибудь  знает, как сложилась судьба Мевлуди? Годы это приблизительно 1963-1967-ые... Помогите своими стараниями написать продолжение этой истории.

* Табаксырье – так в Лагодехи в просторечии  называли табачно-ферментационный завод, самое крупное, градообразующее  предприятие.  Последние 30 лет завод не работает, стоит в развалинах в связи с отсутствием сырья - табаководство, ведущая сельскохозяйственная отрасль Лагодехского района, прекратило своё существование  с распадом СССР ( Ведущий сайта).

**Вера - одинокая  русская женщина, которая много лет проживала в доме  семьи Хахуташвили.

Просмотров: 3687

Комментарии к статье:

Добавить Ваш комментарий: