"Чтобы как-то принимать освежающие ванны и сделать хотя бы пару гребков, мы строили из камней запруды..."

Летом, с раннего утра  до заката солнца, мы  проводили время на речке. Холодная, из ледяных высокогорных родников,  вода в ней была единственным спасением от летней  жары.  В иные годы жара в Лагодехи стоит невыносимая, вянут листья на деревьях, а люди находят спасение или в тени беседок, или  в заповедном лесу, на берегу речек. Купаться  ходили на нашу Лагодехскую речку (Лагодехисхеви – П.З.), взрослые по вечерам, после работы, а мы, как я уже сказал, на речке едва не жили.

Речки в Лагодехи неглубокие, а летом, пересыхая, становятся и того мельче – в лучшем случае, по колено.  Чтобы как-то принимать освежающие ванны и сделать хотя бы пару гребков, мы  строили из камней запруды. Высшим достижением считалось поднять воду до метра. Для запруды выбирали на речке место с высокими берегами и перекрывали русло стеной из речного камня, благо, его на речке было несчётно. Щели забивали  ветками с кустарников и,  создавая  таким образом желаемый подпор,  чупахались* в этом рукотворном водоеме до посинения.

Наша речка, как и все горные речки, часто меняла русло и имела в предгорье довольно широкую пойму, сплошь состоящую из камней, – от огромных валунов  до мелкого гравия и, местами, -  песка. Летом камни раскалялись так, что на них можно было изжарить яичницу. Когда мы, полежав после купания на  солнышке, на берегу, хотели искупаться вновь, приходилось до речки добираться  бегом – чтобы не получить ожогов. Мы, местные, неплохо  наловчились это делать, а новичкам  поначалу сильно доставалось.

К концу лета количество воды в речке заметно уменьшалось,  купаться там становилось не возможным, и тогда мы перемещались в заповедник. Там,  примерно в семистах метрах от дома Млокосевичей, был водозабор, -  мы его называли «шлюз», -  который обеспечивал подачу воды в район «Табаксырья» ( Лагодехский табачно-ферментационный завод - П.З.). Шлюз находился в густой листве деревьев,

"Примерно в семистах метрах от дома Млокосевичей, был водозабор, -  мы его называли «шлюз»..."

солнечные лучи туда не проникали, поэтому вода в нём была холоднее, чем на прогреваемой солнцем речке.  Зато у него были свои преимущества: он был гораздо глубже любой запруды, местами  - выше головы, в нём  можно было поплавать и, главное,  понырять.

По каждой лагодехской улице, ориентированной с севера на юг,  протекали, да и сейчас протекают, безымянные ручьи, используемые главным образом для полива садов и огородов. У каждого хозяина дома имелся свой отвод от ручья в виде канавки вдоль северной, верхней стороны участка. Когда надо было полить огород, основной ручей перекрывался с помощью тяпки, и часть воды устремлялась по канавке в огород. В детстве я очень любил заниматься поливом огорода, отводить воду внутри огорода с одного междурядья в другое.  Было интересно управлять течением этой воображаемой реки. Похоже, не случайно подался потом в гидротехники.

"По каждой лагодехской улице  протекали, да и сейчас протекают, безымянные ручьи,.."

Перехват воды в уличные ручьи осуществлялся в заповеднике из текущих там речек, примитивными водозаборами. Эти мирные, едва слышные, а часто и пересыхающие летом речки,   по весне превращались в страшные сели и приносили немало хлопот жителям.

Где-то в начале сороковых годов я был свидетелем очередного наводнения. Мы тогда жили во втором Михайловском доме ( Михайловы –предки автора, первопоселенцы Лагодехи – П.З.) на  пересечении улицы 26 комиссаров и Рабочей (сейчас Важа Пшавела и Робакидзе - П.З.). Однажды ночью нас разбудили крики соседей. Выбежав на улицу, мы обнаружили, что улицы нет – она превратилась в стремительную и полноводную реку.  До сих пор перед глазами эта страшная картина:  грозная река, мутная, шумная, а по ней время  от времени плывут   различные предметы домашнего обихода.

Сильно пострадала тогда  также третья Калиновка, особенно огороды – их частично смыло и занесло щебнем и галькой. Когда стихия угомонилась, выяснилось, что часть  речки Лагодехисхеви  отделилась от основного потока,  прорвалась где-то ниже усадьбы Млокосевичей и разгулялась по нашей и Калиновским улицам.

На следующий день, когда поток чуть стих,  пошли посмотреть, что сталось с основным руслом. Зрелище, скажу,  не для слабонервных. В таком состоянии я нашу речку не видел никогда.  Стоял страшный рев, а по воде с бешеной скоростью плыли  сваленные выше по течению деревья,  вернее, то, что  от них осталось.

Ударяясь о берега,  деревья переворачивались вокруг своей оси, а иногда и вздыбливались, обнажая то корни, то сучья, то большие ветки. Нет худа без добра - предприимчивые люди в низовьях вылавливали эти деревья на дрова. Приблизиться к этому разгулу стихии ближе, чем на десять-пятнадцать  метров,  никто не рискнул – вода настолько быстро меняла русло, что можно было не успеть вернуться в безопасное место.

После войны в том месте, где речка имела обыкновение прорываться в город, были построены бетонные заградительные дамбы. С тех пор, как мне помнится, наводнений в городе больше не было.

" Эти мирные, едва слышные, а часто и пересыхающие летом речки,   по весне превращались в страшные сели..."

Бесплатный гравий, песок и крупные камни, которых было вдоволь на речке, использовались первопоселенцами не только в строительстве казарм, складов и других капитальных сооружений, но и в жилом строительстве, в частности при возведении  каменных заборов. Такой экзотики как эти заборы я нигде, кроме Лагодехи,  не видел. Выкладывались они из камней, в сухую, без растворов, высотой чуть более метра и исключительно со стороны переулков или улиц. Между соседними участками такие заборы были редкостью. В нашем втором доме заборы, примыкающие к Рабочему переулку, были   каменными от нашей улицы и до самой речки.  С материалом для заборов -  с речными валунами - проблем не было. Он в изобилии  «водился» под ногами и служил  серьёзной помехой хозяевам усадеб. При устройстве садов и огородов хозяева земельных аделов  то и дело натыкались на камни.  Мелкие оставляли,  от них никуда не денешься – вся лагодехская земля такая: из камней и гальки, смешанных с малым количеством чернозёма и песка. А крупным нашли разумное применение: часть их пошла на каменные заборы, другая часть складывалась под балконную часть дома, частично  шли на каменные  заборы.

Я упомянул о Рабочем переулке. Предполагаю, что он,  как  наиболее короткий путь  от казармы к речке и  к постам, в урочище появился одним из первых. Началось, вероятно, всё с тропы, потом прорубили просеку, а ещё чуть позже проложили и конную дорогу, параллельно главной просеке Лезгинской кордонной линии,  – нынешнему Закатальскому шоссе.

Заповедник, вернее ту его часть, которая входила в междуречье от усадьбы Млокосевичей до Среднего Бугра (лагодехские русские часто горы называли «буграми»; гора Кудигора , о которой пишет автор, называлась Средним Бугром, т.к. она проходит по середине Лагодехского ущелья и делит его на две части. - П.З.), мы исходили вдоль и поперек. Забирались и повыше.  Всегда мечтали добраться по «Лезгинской тропе» до высокогорных озер  и взглянуть оттуда  на Лагодехи с высоты. Наши дагестанские  кунаки рассказывали о том, как красивы альпийские луга и какие потрясающие виды открываются сверху на  Алазанскую долину. Всё детство я жил мечтой подняться на хребет, «на лысые горы», как говорили у нас.    Мечта стала явью лишь  в 1970 году, когда мне  перевалило за сорок, но об этом я расскажу  отдельно ( следите за сайтом, статья будет опубликована – П.З.).

Наиболее часто посещались водопад на Шромке ( русское название реки Шромисхеви- П.З.) и серные источники на нашей речке. Часто, потому как приходилось водить туда на экскурсии знакомых и родственников, приезжающих к нам погостить из Тбилиси. Под водопадом обычно купались, потом перекусывали и возвращались домой. Все это укладывалось по времени в три-четыре, от завтрака до обеда. Серные

"Такой экзотики как эти заборы я нигде, кроме Лагодехи,  не видел..."

источники посещались реже, так как были труднодоступны. В те времена еще сохранились остатки сложенных из камней и оштукатуренных прямоугольных ванн-купален, которые были построены и действовали во времена Демидовского правления  заповедником.

На речке

Для того, чтобы попасть на купальни, надо было на последнем отрезке тропы пройти какое-то расстояние по довольно страшному уступу, местами менее двух метров шириной. Нависающая над тропой высоченная скала слева, из которой сочится серная вода, и глубочайший, почти отвесный обрыв справа  плюс мокрая  и скользкая от тропа под ногами производили, мягко выражаясь, очень сильное впечатление.

На Монастырской горе находилась другая местная достопримечательность -  каменные остатки сторожевого поста. Местные старики сказывали, что он бы поставлен там во время войны с Шамилем.  Добираться туда было довольно трудно из-за крутизны склона. Выручали многочисленные кустарники – хватаясь за их ветки, мы, пыхтя, взбирались  всё выше и выше.  Зато открывающаяся с поста панорама городка того стоила. С поста  хорошо просматривалась пойма Лагодехской речки, пересечь которую незамеченным, спускаясь с гор, было невозможно.

Спуск  с горы доставлял нам сплошное удовольствие. Мы садились на землю и, слегка оттолкнувшись ногами, с визгом съезжали по толстому слою листьев  на пятой точке. От взрослых потом, правда,  попадало за порванные и протертые штаны. Но что такое  наказание, которое может быть, а может и не быть,  в сравнении с радостью текущего момента? Если же и наказывали, то проходил день-два, о наказании забывалось,  и мы снова шли на пост…

Речка, лес и горы  -  простые, казалось бы, развлечения, а радость, доставленная ими  в детстве, до сих пор продолжает вспоминаться мне.

* Спасибо автору за почти забытое русское слово «чупыхаться», означающее плескаться, бултыхаться в воде  - ведущий сайта

Фото: запруда, арык,забор - Пётр Згонников, сель - Валерий Огиашвили, остальные - из архива автора

Просмотров: 4106

Комментарии к статье:

Добавить Ваш комментарий: