Очерк  Тины Донжашвили "Мой заповедник"

Неодолимое желание побывать в Лагодехском заповеднике не давало мне покоя. И в то же время я боялась этого жела­ния, боялась коснуться заповедного уголка своей души, кото­рый до сих пор оставался нетронутым, огражденным от всех перипетий моей беспокойной жизни. В том уголке неизменно светился один день из моего солнечного детства — один день из

"Мой заповедник" напечатан в книге "Горбатая скала" (Тбилиси, изд-во "Мерани", 1986)

жизни шестилетней озорной болтушки, самого младшего ребенка многодетного семейства.

В тот день, увидев в этом заповеднике врезанный в кроны высоченных деревьев рассвет, девочка приняла его за розовое платье лесной царицы со шлейфом, отороченным зеленым кружевом. Потом, увидев пляшущие на траве золотистые бли­ки, она подумала, что по всей земле расстелили ковер, выткан­ный из солнца и листьев. Встретив огромные поваленные деревья, она решила, что это верные рыцари лесной царицы, павшие в схватке со злыми духами. А когда дошла до родни­ка, ей показалось, что это слезы лесной царицы, которая пла­кала потому, что потеряла волшебное кольцо. В озере меж белых камней, зеленого мха и красных корней деревьев сколь­зили форели, и девочка решила, что они ищут колечко. Когда стало жарко и лес притих, девочка поняла, что птицы отдыха­ют, отдыхает и лесная царица, и она тоже должна отдохнуть. Но лежать спокойно она не могла, расшумелась. И лес рассердился. Стало темно, поднялся ураганный ветер, загремел гром, заметались молнии и хлынул проливной дождь. Старшие де­ти, схватив за руки маленькую, укрылись в пещере. В сума­тохе девочка потеряла своего зайчика, видно, злые духи, на­павшие на лес, похитили его и опустили дождевую завесу, что­бы скрыть свои следы. И девочка горько заплакала. Но вдруг в   грохочущей   тьме   замелькали   светлячки   и   кто-то   крикнул:

— Нас ищут!

"Когда открылись железные ворота заповедника..."

Девочка подумала, что это лесная царица выслана им на помощь своих добрых витязей. Впереди бежал самый смелый, самый  добрый   и   красивый   витязь.   Это   был  папа!

Он передал кому-то фонарь, а сам схватил в охапку свою меньшую. Девочка знала: отец вызволит ее из плена злых ду­хов, отнимет у них похищенного ими зайчика, благополучно про­ведет через все заслоны, приведет к маме, и снова будет солнечный день. Успокоенная, она уснула у него на руках, и потому первая та встреча с заповедником назсегда осталась за чертой реальности, сказкой, в которой ома побывала в далеком детстве.

Когда открылись железные ворота заповедника, мне вдруг показалось,  что маленькая горная речушка узнала меня, радо­стно кинулась ко мне и торопливо, захлебываясь словами, при­ветствовала меня,  и... я тотчас поняла, что  в той сказке ничего не изменилось, что никогда я не смогу войти сюда серьезно, по-взрослому. Хорошо, что я вовремя спохватилась, незамет­но для других  помахала речке рукой, загнала в глубину души тот радужный день и деловым шагом, ведя био-гео-метео-ботанические разговоры со своими попутчиками, углубилась в лес.

Есть книга — если не прочтёшь ее сам, сколько бы тебе ни пересказывали ее содержания, все равно ты не почувствуешь волшебной красоты строк, тебя не коснется божественная си­ла того,  кто написал эту книгу.

"К деревьям ластится и плющ. Он обнимает ольху, ясень,  бук..."

Многие знают о существовании этого заповедника, многим он знаком по описаниям, но вне собственных пяти чувств не­возможно приобщиться к нему. Заповедник, как книга. Это библия, написанная природой. Ты сам должен прочесть ее. Каждый шаг здесь — новая глава, жалко расставаться с про­читанной страницей и вместе с тем не терпится перевер­нуть ее...

 Здесь полновластный хозяин — природа... Человек не вме­шивается в ее царство. Здесь само по себе происходит рож­дение новых поколений флоры и фауны, их рост, возмужа­ние, размножение. Здесь дружба    и братство  и беспощадная

борьба за существование.  Здесь любят и враждуют, и болеют,  и терпят поражение, и погибают в борьбе со стихией, и, уми­рают от старости. Здесь и эндемы — растения, могущие жить только на этой, родной им земле, Здесь и зкзоты — пришель­цы из далеких стран, - обретшие тут приют. Здесь продле­вают свой род реликты — вымирающие растения древних эпох.

Лес начинается частым грабом вперемежку со степенной оль­хой, кружевным ясенем,

кокетливой берёзой. Над гущей взмет­нулась лапина. Рядом — бук, одичавшая красавица павловния,  липа, осина, орех, коренастый грузинский дуб и разнородное семейство  кленовых, из которых выделяется бархатистый клен. Выделяется, величавостью. Может быть, потому, что в нем зву­чат таинственные мелодии, те самые, которые впоследствии польются из скрипки, изготовленной из его древесины... Рож­

"Гигантским  амфитеатром расположены скалы, горы и зеленеющие  гряды,  отходящие  от Кавкасиони"

денное в этом дремучем лесу дерево стремится к свету, солн­цу, во всю силу тянется в рост. Овладеть высотой пытается каждое дерево. Все деревья. Их стволы быстро вытягиваются  и лишь там, наверху, - начинают ветвиться. Потому-то лес—это стройные стволы, а над ними зеленый шатер из переплетен­ных ветвей.

"Глава семьи, до сих пор несгибаемо выдерживающий натиск времени, стихии, болезни, дрогнул..."

Под сводом, образованным старшим поколением, подни­мается поросль. Не верьте тому, будто она беспечно веселится. Она зорко следит за старшими и с нетерпением ждет своего часа. И вот тот час настает!

 Глава семьи, до сих пор несгибаемо выдерживающий на­тиск времени, стихии, болезни, дрогнул. Он долго и мучитель­но, прощается с солнцем, но, обессиленный, с глухим стоном падает на землю. И бдительно выжидающий этот час молод­няк безудержно  стараясь  обогнать друг друга, устремляется  ввысь,   на   завоевание   открывшегося   им  кусочка   неба.

А павший гигант распростерт на земле. Человеческая  рука не коснется его. Рожденный землей,- он должен превратиться в прах. Жизнью своей украшая лес, он и смертью не хочет уродовать его. Остатки жизненных соков до последней капли отдает своему и чужому потомству, И на его умирающем теле вырастает миниатюрный  ботанический сед — зеленеют побеги, распускаются красочные цветы, плодятся всевозможные ягоды и грибы…   .

"  И на его умирающем теле вырастает миниатюрный  ботанический сед — зеленеют побеги, распускаются красочные цветы, плодятся всевозможные ягоды и грибы… "

Грибов и грибков здесь много. Плоские, с закругленными краями, они с северной стороны облепляют стволы излюб­ленных деревьев до самого верху, и деревья становятся похо­жими на многоэтажную башню. Одни грибы злоупотребляют добротой хозяина, впиваясь в него корнями, они безжалостно выедают его сердце; другие пристраиваются к корням гиган­та, злобные и невидимые, они не отстанут, пока не свалят его.

Одни безвредной зеленой заплатой ложатся на ствол, другие, как огромный темный нарост выделяются на клене, орехе  или карагаче. Но этот с виду ужасающий нарост всего  лишь без­ вредный нахлебник, он довольствуется совсем малым, создавая в лоне своем изумительные нерукотворные узоры - радост­ную находку для народных умельцев.             

Кое-где желтой свечой, словно  чахоточное, высится дерево с оголенной древесиной. Это карагач. Никто не знает, какой незримый вредитель поражает его, какай злая сила поставила себе целью уничтожить карагач на всей планете. И здесь, в заповеднике, он не выживает. Растет стройный, здоровый, жиз­нерадостный карагач. Вот он вытянулся, нашел себе место под солнцем, самое время,  теперь размахнуться, раскинуть  вет­ви, но... Увы, у него уже нет сил на это.  И горе сушит сирот­ливый   ствол,  он   желтеет,   чахнет,   роняет   кору   и,   обессиленный, безвольно покоряется паразитам, которые, облепив его и торопливо насытившись остатками его крови, зеленым сава­ном  бесстыдно  обволакивают   его   умирающее   тело.

К деревьям ластится и плющ. Он обнимает ольху, ясень,  бук, но кто знает, почему он больше всего любит лапину?! Плющ не вредит ей. Цепляясь за нее, причудливо извиваясь вокруг  ствола,  он   достигает  ветвей  и  кроны.   Так  же  доверху  ползет мох. Он усердно обволакивает ствол, ветви, а  потом продолжает  расти и спускается с кончиков ветвей, зеленым канделябром повисая в воздухе...

Под лесным шатром чуть ли не осязаем аромат густого ягодника — разметнувшихся кустов черноплодного боярышни­ка,   мушмулы,   кизила,   шиповника, ткемали, ежевики и орешника.

...Низина с шумной горной речкой остается справа, и доро­га идет  вверх, постепенно сужаясь и  превращаясь  в  тропинку.

Начинается новая глава книги.

"...бук постепенно подавляет собратьев и в конце концов остаётся полновластным хозяином"

Отсюда бук постепенно подавляет собратьев и  в  конце  концов остается полновластным хозяином. Каков здесь  бук? Низкий и гигантский. Нежный и мужественный. Здоровый и с выеденной  сердцевиной. Голый и выряженный в атласный плющ. Больной и вылеченный дятлом. Молодой и дряхлый. Стоящий в гордом одиночестве и окруженный собратьями. Шумящий зеленью и высохший. В этом непроходимом царстве буков, где даже кустику негде  развернуться, ни одно дерево  не похоже на другое. Царство это многолико, у каждого дерева свое неповторимое лицо. И язык у каждого свой, собственный, К голо­су  деревьев присоединяется эхо переклички горных рек или шум водопада, или смех речушки, или тихая колыбельная родника, или журчание целебного источника.

…Горная лошадка — искусный верхолаз. Одолев закручен­ную, как пружина, цепляющуюся за небо тропинку, она облег­ченно ржет и галопом несется по извилистой дороге с холма на холм, по подъему и спуску, к  знакомому роднику. У родни­ка словно чья-то добрая рука разбросала глыбы камней. Чтоб усталый путник  мог отдохнуть. Здесь можно и жажду утолить и новую главу библии природы прочесть.

Гигантским  амфитеатром расположены скалы, горы и зеленеющие  гряды,  отходящие  от Кавкасиони.  Они  с  трех сторон обступают неохватную глазом сцену — долину. Из ущелий, как  из-за кулис,  выбегают горные реки, одаривая долину серебрис­тым   монистом.  А   если ты   везучий   человек,  то   перед   тобой, где-то  наверху  на одной из  вершин, как  эмблема  заповедни­ка,   мелькнет  царь-царей   здешних  мест  —  тур   с   гордо  вскинутой головой, с закрученными рогами...

С  сожалением переворачиваешь и эту страницу и с нетерпением перелистываешь новую.

Повисшее в небе солнце бессчетными иглами пронзает кожу.

Ароматный воздух пьянит, как щербет.

" Мы в субальпийской зоне..."

Мы в субальпийской зоне!

Впереди, как мираж, мерцает какими-то волшебными крас­ками расшитый ковер, такой фантастический, что боишься, как бы он в самом деле не исчез.

Но  нет! Это  субальпийский  луг. Мы   стремительно   несемся к нему, и он приближается к нам, стирается успокоить чудесным сплавом ароматов,  но  разве, можно  успокоиться, когда  вокруг буйство  красок,  буйство  нежных и  резких  красок. Цветы, разнотравье,  ягодники легионами  обступили   клены.    Это    совсем другой   клен.   Гордый   клен.   Он   удрал   от   долинных   родичей.  Здесь,  наверху,  ему  вольготнее, ему  не  надо   искать   света  и солнца.   Он   здесь рано   ветвится    и   ветви   его  усеяны   множе­ством  горящих алых, светильников.

Дальше лошади  идут лениво,  видимо,  им  тоже  не хочется  расставаться с этой чудесной страницей. Быстро меняется все вокруг. Исчезают клены, кончаются цветники. Похолодевший ветер агрессивен, он рвет в клочья нависшие тучи, и, словно, через частое сито, пропускает дождь на головы путников.  Изредка  высвечивающее из-за туч солнце не греет. Чтобы выжить в этой суровой полосе, надо быть силь­ным и выносливым, потому-то здесь выстоял только борщевик, с широкими, как лопата, листьями, с цветком, венчающим ему макушку наподобие сванской шапочки, с глубоко проникающи­ми   в   почву   корнями.   Он   приноровился   к   здешним   условиям  и разросся настолько, что целиком скрывает всадника, проди­рающегося сквозь его заросли.

" Это метеостанция Заповедника. Здесь путников ждет  тепло, горячий чай, отдых..."

Хоженой в этих зарослях ло­шади остается чутьем отыскивать свои же старые следы, и оно, опустив голову, короткими шажками медленно продвигается вперед, наконец, вырывается из джунглей,  обрадованно пере­ходит на рысь, а потом вскачь  несется вперед,  одолевает бог знает какой по счету подъем и спуск и останавливается перед маленьким домиком, замаскированным островками борще­вика.

Это метеостанция Заповедника. Здесь путников ждет  тепло, горячий чай, отдых. Но ночь бессонная. Только задремлешь, и прямо над головой ухнет сова, сердито уставится зелеными глазами-фарами. Опять задремлешь и слышишь злобный рык. Кажется, рыси захотелось твоей крови, и она вот-вот ворвется в окно и вцепится, тебе в горло. Снова вздремнешь. И твой неокрепший сон разгоняет осторожный шорох. Еще не знаешь,  кого бояться, но, видно, этот неизвестный сам тебя боится. Только пошевельнешься, он стремительно убегает. А-а, он-то должен бояться тебя. Это же лань! И человек может убить ее, убить ради одного вертела шашлыка.

Наконец решаешь выйти из комнаты, ставшей для тебя за­падней, предпочитаешь лицом к лицу встретиться с «врагом» и, накинув бурку, выходишь на волю.

Усыпанное   звездами   небо,  словно   копьями, пронзено   вер­шинами гор, голоса недремлющих ночных обитателей всей ок­рестности влекут  тебя,  зовут в  ночь, и  ты  готов поддаться  искушению — поверить в возможность - приобщения к величайшей тайне вселенной...

...Я  не понимаю,  почему  наш  проводник  навьючил  на свою дошадь хурджины с поленьями.  Но не спрашиваю.  Он сердито хмурит лоб,  и  даже  не  смотрит  в  мою сторону.  Оказывается, ночью лошади ушли далеко от ночлежки, и ему пришлось дол­го  искать  их  в  росистых  зарослях.  «Для  того,  чтоб  ревматизм я нажил, вот для чего тут шатаются всякие», — ворчит он, а я в   душе   молю   солнце   поскорее     выглянуть   и   высушить  ему одежду.

И снова перевалили мы за девять гор, и небо девять раз заволакивало тучами, и мы девять раз мокли под дождем, и девять раз теряли друг друга в густом тумане.

Мы поднимались все выше, и становилось все холоднее. Далеко внизу остались и островки борщевика. Их заменила пронзительная зелень дзигви, сплошь покрывающего склоны и небольшие полянки между ними. Здесь выживет тот, кто вы­стоит против буйства ветра, дружит и с палящим солнцем, и с путающимися в  небе  тучами - дождевыми,  градовыми, снеж­ными. Дзигви  скромностью своей завоевал эти необъятные име­ния. Он не противится-ветру:  куда ветер подует, туда  и дзигви   стелется,  корнями он  цепляется за  землю в такой  глубине,  что никакому  урагану его    не вырвать.    Он и под    снегом, и  под градовым  покровом,  хорошо  себя   чувствует,  и  солнце  не  вы­сушивает  его  — он  может и  в самую   засуху достать  из зем­ли влагу.   Есть  у  него     и  родичи.   Но  уж  один бог знает, чем они-то  существуют.   Обвалится   скала,   покатятся  от  нее   боль­шие и малые  глыбы, навечно застрянут где-то, в  пути и... начи­нают  зеленеть.   Какие-то  живые существа  находят  на  них  при­станище,  селятся   колониями, быстро  размножаются  и  зелеными  заплатками  покрывают  обломки  гордых  скал.

Покатые вершины лагодехских гор покрыты изумительными коврами альпийских лугов. Фото: Леван Осипов

Мы   издали   заметили   приютившуюся   в   лощине  хижину  под  красной крышей и, закоченевшие, во весь дух помчались к ней.  Это сторожка.  Но будь она хоть чертовым логовом, все  равно   она показалась  бы нам сказочным дворцом,    ибо  внутри    мы,  обнаруживаем   железную  печурку   и   нары   вдоль   всей   стены!  Только  теперь   я   поняла,  почему  проводник   тащил  снизу  поленья.   Его     предусмотрительность   оказалась   спасительной —  ночевавшие  здесь  до нас   сожгли  и  половину  досок  от  нар,  и  рукоятку от  лопаты, и даже веник!

Морозной ночью ветер с диким улюлюканьем набрасывал­ся со всех сторон на хижину и пытаясь сорвать оконную раму и дверь, протискиваясь во все щели, производил психическую атаку. А из дверцы негреющей печурки огонек выглядывал, как глаз готового к прыжку хищника.

Наконец рассвело. Переступив  порог хижины, я даже рас­терялась. Тихо. Небо сияет бездонной голубизной,  и солнце, будто, подстерегая меня, с добродушной ухмылкой вдруг вы­катывается из-за гор.

Неожиданно возникший рядом со мной заспанный провод­ник бесцеремонно толкает меня  в бок  и  шипит:

— Затаись, чтоб не  учуял, и гляди туда. Главарь на раз­ведку вышел...

Напротив хижины, на высоком холме за широкой лощиной к деревянному корыту с солью, осторожно перебирая длин­ными стройными ногами и зорко оглядываясь вокруг и при­слушиваясь, выходит величавый тур. Обойдя корыто и  не обнаружив  ни на земле, ни в воздухе, ничего опасного, он с гордо вскинутой головой так же медленно и степенно удаляется. Проходят минуты напряженного ожидания, и вот  он снова появляется во главе целого стада животных, олицетворяющих удивительное сочетание изящества, мужества, красоты и бла­городства. Они  с  явным   наслаждением аккуратно   вылизывают соль, потом, попарно или группами разгуливают и потом уже видимо по приказанию вожака, снова собираются и скрыва­ются вдали.

Впереди у нас еще долгий путь. Он  лишь к закату солнца завершается в Черных горах. Подошвы этих гор, соединяясь, на высоте 3500 м образуют обширные котловины, вмещающие ледниковые озера. Воображаемая линия пересечения зеркала одного из  самых больших озер является границей между Грузией и Дагестаном. Здесь и кончается Лагодехский заповедник. Лучи заходящего солнца, отражаясь с поверхности, многочис­ленных озер, игрой светотени ежесекундно меняют картину вокруг.

Граница между Дагестаном и Грузией проходит по Озеру Чёрных скал - " Здесь и кончается Лагодехский заповедник"

Эти  «черные» горы дают жизнь кристально чистым стреми­тельным рекам и благословляют их  в путь. Реки эти прокла­дывают, себе дорогу среди скал, гор и лесов к  лагодехским  долинам. Многоводные, быстрые и шумные, текущие по про­ложенному ими неприхотливому, руслу они совершают в пути головокружительные прыжки со скал, изливаются водопада­ми, миллиардами радужно сверкающих брызг  щедро увлаж­няют воздух, утоляют жажду лесов и текут дальше, вбирая в себя приточные речушки, на  ходу игриво омывая  шиповник и плющ,  нависающие над выдолбленными  водой пещерами и гротами.

На берегу озера в Черных горах — последний, привал.  Пастухи-лезгины  принесли   нам   «из-за  границы»   охапки   хвороста, а  ведь   в  этих   горах  каждая хворостинка на  вес золота!   Наш     проводник, видимо,  давний друг-кунак тех  пастухов, вместе с ними  наловил  в  озере   форелей,  разжег  костер,   на   длинный кинжал   сомнительной   чистоты   навесил   рыбешек   и  как   медведь, топчась вокруг костра, отворачивая  лицо от  едкого дыма  жарит их.

Наш попутчик — старожил заповедника — Бежан, ведет с пастухами разговор на их  родном языке,   а я блаженно    рас­тянувшись на пригретой солнцем земле,  гляжу на него. У Бежана  обычное смуглое лицо, темные глаза, сухощавая фигура. Правда, он до застенчивости скромен в разговоре, как-то изысканно вежлив  со всеми, но ведь  не это отличает его от множества окружающих его людей!

И  вдруг  я поняла,  что  пытливый, взгляд  его  темных глаз, вся его внешность, его  характер, его  молчаливая  доброжела­тельность   отмечены   талантом,   необходимым     для     истинной  дружбы с природой, для проникновения  во все    его  сокровен­ные тайны.

Бежан знает  и разделяет   горе  и   радость   каждого  дерева  в лесу.

И лес понимает его, потому что Бежан, как другу, поверяет ему свои, радости и печали. Конечно, такая дружба—участь избранных. Бежан не боится говорить в том, что наступит ста­рость, а  затем он свалится, как один из его любимых деревьев-старожилов. Он относится к этому философски. Философия его  не умозрительна. Он  готовит  себе смену, готовит  не  одного, не десять, а  множество  защитников заповедника. Ему  удаётся  внушить утилитарно  настроенным людям и даже самым злостным браконьерам, что заповедник — это лицо, слава и гордость народа. Сегодня многочисленная армия его последователей как зеницу ока оберегает этот  заповедник - бесценную  библию природы.

Фото: Валерий Огиашвили

Печатается по изданию:                                                                                                                                                       Тина Донжашвили. Горбатая скала (Роман, рассказы, очерки). Перевод с грузинского// Тбилиси, Издательство "Мерани", 1986. - 184 с. 

О Тине Донжашвили

Донжашвили Тина Георгиевна, грузинская советская писательница.  Родилась   8(21) сентября  1916 года  в Тбилиси.  Член КПСС с 1949 года. Окончила 1-й Московский медицинский институт и Ленинградскую военно-медицинскую академию им. С. М. Кирова. Участница Великой Отечественной войны 1941‒45 годовм и войны с Японией 1945 года. Военные эпизоды легли в основу повести «Я не покину тебя» (1947). Теме дружбы советских народов посвящён роман «Рассвет» (1950, в рус. пер. «Слава», 1951). Послевоенная жизнь грузинской деревни изображена в романе «На Алазани» (1956, рус. пер. 1968). Пьесы Д. «Улыбки победителей», «Светлый путь», «Сказка полей» ставились на грузинской сцене.  Награждена 5 орденами, а также медалями.

Просмотров: 3985

Комментарии к статье:

Добавить Ваш комментарий: